Две тысячи семь и еще немного

Блог

Все это выклю­ча­ет­ся, как игру­шеч­ная ваго­нет­ка. Сама собой, на сты­ке или про­сто пото­му, что села бата­рей­ка. Все мои мыс­ли послед­не­го вре­ме­ни, вся колю­чая нена­висть к кону­сам и ржа­вым помад­кам — все это на самом деле о 2007 годе, тогда имен­но, навер­ное, все и нача­лось. Как рас­ка­ча­лись и выпрыг­ну­ли, как стру­си­ли и сжа­лись, как вышли и пору­га­лись, дни новой эпо­хи к кри­зи­су сред­них 30 лет.

За эти про­шед­шие дни ничто из собы­тий вооб­ще не име­ет ника­ко­го зна­че­ния, толь­ко чув­ство, муча­ю­щее меня послед­ний год, этот дер­ган­ный и непо­мер­но слож­ный год. В янва­ре отца сбил Камаз, он отде­лал­ся слож­ным пере­ло­мом руки, испу­гом и судеб­ной тяго­мо­ти­ной. За три года до это­го его отец, т.е. мой дед, погиб в авто­ка­та­стро­фе. Все вещи не слу­чай­ны, как ока­зы­ва­ет­ся. Я боюсь дорог с того само­го вре­ме­ни, как сам в этом году впер­вые повез сына на прогулку.

Это все о музы­ке, пото­му что мир, сокра­ща­ясь и раз­вер­ты­ва­ясь, высво­бож­да­ет две чаш­ки: эсте­ти­ку и отча­я­ние. Кро­ме музы­ки, ведь ниче­го не оста­лось, — ска­зал мой зна­ко­мый в 2007‑м. С этим и живу. Кро­ме музы­ки, вряд ли что-то мог­ло остать­ся. Я вспо­ми­наю, как мы с моей буду­щей женой про­ди­ра­ем­ся сквозь тол­пу огол­те­лых пан­ков в Табу­ле, как пили пиво с Нико­но­вым, ноче­ва­ли в Зве­рев­ском цен­тре, кури­ли сига­ре­ты с Роди­о­но­вым, меч­та­ли сыг­рать с Елка­ми. Это было оча­ро­ва­ние андер­гра­ун­дом, эсте­ти­кой, все это было пол­но само­го важ­но­го юно­ше­ско­го смыс­ла, тогда. В 2013‑м это иссякло.

Самое непри­ят­ное, что может слу­чить­ся и неот­вра­ти­мо слу­ча­ет­ся — это видеть как люди умень­ша­ют­ся. У одно­го писа­те­ля есть даже целый рас­сказ об этом: сын рас­тет, роди­те­ли ста­но­вят­ся мень­ше, пока не ста­но­вят­ся гно­ма­ми в его голо­ве. Про­бле­ма в том, что все это не совсем так. Ниточ­ка само­сто­я­тель­ной жиз­ни, вере­те­но соб­ствен­ных пере­жи­ва­ний и соб­ствен­ной наме­рен­ной непо­хо­же­сти на соб­ствен­ную кровь нача­лась в 2007‑м, так­же. Чем даль­ше, тем мень­ше ста­но­вишь­ся ты сам, писа­тель не прав: гном в тво­ей голо­ве — это ты. И нет боль­шей печа­ли — когда-нибудь уви­деть его.

Эсте­ти­ка уми­ра­ет, музы­ка кро­шит­ся, как снег в печаль­ной душ­ной колон­на­де. Это был год потерь, но важ­ных при­об­ре­те­ний тоже. Они перед вами. Это было летом того же года. Мы шли с отцом из гара­жей через пере­ле­сок домой, в дет­стве мы часто быва­ли в гара­жах, чини­ли авто­мо­би­ли, теперь же шли про­сто. На нас обру­шил­ся силь­ный ливень, какой толь­ко может быть летом, корот­кий и мощ­ный. Зонт был толь­ко один, мы шли по раз­мы­той грун­тов­ке, дер­жа друг дру­га за бока и при­кры­ва­ясь им. Отец и сын. В этот самый миг мой соб­ствен­ный гном рас­тво­рил­ся и не воз­вра­щал­ся ко мне больше.

–кар­ти­на: Гри­ша Брускин