Красота женщины заключена в точном балансе движения и покоя. Это равновесие касается всего ее существа. Тела: мимики и походки, смеха и истерик; ее души и желаний: выверенной границе слов и положения, воли и неподвижности. Обычное лицо, красивое, необезображенное, гармоничным становится после движения губ, слегка обнаженных зубов, ее сложение подлинно прекрасно, когда она движется перед взвешенным взором. Точный баланс: ничего лишнего. Я не хотел бы быть ей. Но все бы выложил за мгновение, за один вздох этой красоты, совершенно лишенной ума, по-видимому, сообразной самой природе. Быть женщиной значит знать и двигать себя к гармонии мира, мужчина — это зритель достижения. И больше, мужчина — христоподобная фигура, у женщины в родственниках сама земля.

Это расхожая метафора погребения, смерти и любви, Орфей и Эвридика, вечный сюжет, пожалуй, любого искусства положена в основу неразрешимой геометрической задачи — спрямление круга. Наши отношения, встречи и неудачи — это вопросы движения, может быть, особенной сказки. Только представьте: с кровавой брови Спасителя отрывается капля, смешиваясь с потом и кальварийской пылью, впитывается в землю, в которой тысячи мужских черепов. И череп самого Адама, главного пленника сурового баланса познания, той задачи, что всегда имеет приблизительное решение. Как судьба. На равенство совпадений равенство участий.

Это лето — задача из того же ряда. Нет ничего хуже зноя в столице, все знают, впрочем, зной в Подмосковье ничем не лучше. Воздух растравливает страдания, придавливает к земле — и хвосты наши, словно хвосты ящерицы, забиваются в тучные камни печальных химер уходящей молодости. Хочется неподвижности, стариковской лавочки, созерцания и объятий. Душных, возможно, сырых. Но стремительных и обреченных. На один лишь вздох.

А.Сергеев. Агдам и Ева.

Синие облегающие брюки в этом году в моде. Мода — это тоже баланс, синий — твой нелюбимый цвет. На лице твоем звездная рассада, три зернышка прыгают в твое ореховое ушко, дают сну отделаться, отломиться и не беспокоить ни зубной болью, ни птичьим снурком, ни колкостью. В рюкзачках твоих новых царапин радости любви и усмешки. В руках томик Мориса Дрюона. Без украшений, кожа светлая, руки и пальцы вытянутые. В ушах малые камешки. Складка на животе, на отвороте очки. Ноги скрещиваются, замечаю в сумочке сигареты, читая, произносишь про себя. Так мы могли бы познакомиться.

Если на лавочке оставлен предмет, то садиться нельзя. Женщина — круговорот примет времени. Земля: категория памяти. Лето шестнадцатого, как один лишь вздох лета тридцать второго. Даниил Иванович и Алиса Ивановна. “Макс встретил своего Морица”, рассказ о семи кошках. Снимки на чистую красоту.

Вот они.

Солнце вылазит из раненого глаза-облака. Тысячи фотонов гибнут на твое волоске, скатываются и скручиваются в тонкую прядь. Если я дерну плечом, все закончится. Это размещение, струйки танцующей пыли, икринки-волосы, разрывы и тормоза. Я завидую веткам и ненавижу себя еще больше.

В.Валегов. Гортензии

Итак, движение. Женщина, жена. Птичка удачи разносит свои цветочки по сосредоточенным лапкам. Моя работа — ставить печати на доверенностях. По понедельникам я грею кресла для членов совета директоров, впрочем, летом этого не требуется, но и не оплачивается, поэтому я устроился подставкой на речной пляж. Ничего сложного: мне нужно предоставить свой живот для скатывающихся дам. Лучшая работа для толстяка. Так мы могли бы познакомиться. Так мы и познакомились, женились, родили детей.

Летом 2007-го все было. Духота дня, салоны и кофе. Фестивали, поляны желаний, шар с желанием. Спустя каких-то десять шар окажется на твоем животе, на пару месяцев мы станем похожи не только глазами.

Из лета в городе нужно бежать темнотой. Ночи не скупились на туманы. Головы суровых зданий прекрасно седели, где-то в лесах прошедшие животные дремали от усталости. Мы ехали на восток, силы были не равны, и я впервые, может быть, не думал мучительно, выключен ли свет, не горит ли газ. Колеса жали пружины, шипы давили асфальт и камни, надежды крошили на нас воздух. Жена, поджав колени и подушку, спала на заднем сидении нашего форда. Временами мы встречали светофоры и друг друга, свои суровости и главные дни. Жена всегда говорила, что мне нужно вырваться, она была права, мне с ней повезло. Если долго колоть пальцы, на подушечках образуется защитная корка из маленьких отверстий, она такая же, как, допустим, у начинающего гитариста, с той лишь разницей, что маленькие красные дырочки твоей кожи уже никогда не дадут крови выйти. Я старался не останавливаться, дорога была пустой, скорость не чувствовалась. “Главное, не пропусти поворот на Джубгу, — сказал штрафовавший меня гаишник и пропел, — Джубга — это рай на земле”. Затемно, впрочем, не успел, все, что казалось призрачно-осязаемым и таким желанным, восстановилось жалящим южным солнцем. Лето — это непростая задача для двоих. Вспомнился Олеша: рифмы таяли на нем. Они действительно тают, и не всегда словами. Мы выписываем доверенности друг другу. Она думает, что ты погубил ее лучшие годы, отнял у нее молодость, и она, вероятно, права. Мы ехали греться. Мы ехали скруглять невозможный наш квадрат равенства совпадений.

В.Р.Редондо. [Море]

от победы и радости любви 
и сквозной шерстяной суеты
нас с тобою всегда спасали 
разговоры о море
чернорукие барышни в узорах скалистого солнца 
и мы
растворяли привычные крики 
задумчивой жалобной ссоры
в этих маленьких стыках 
прибрежной слоистой слюды
покупали подолгу кораллы 
отбивались от заманчивых сизых гуляк
снимали на вечер ракету 
оставляя на пене следы
мы бежали по кругу
бежали в совершенно других скоростях

Добрались к вечеру. Из распоротой заплатки неба выскочила колючая звезда-снежинка. Чья-то неведомая рука попыталась было поймать ее, но неловким движением вывела тело из равновесия. Небо опрокинулось, и мягкий тихий звездопад высыпался на дорогу легким дымком. Солнце угасло. Большая рука стала ветром, забравшим всех птиц.