Сре­ди мно­же­ства (весь­ма спор­ных, но небезын­те­рес­ных — в осо­бен­но­сти, каса­е­мых поли­ти­ки совре­мен­но­го диджи­тал-про­те­ста) мыс­лей этой книж­ки важ­ней­ши­ми на мой взгляд явля­ют­ся две.

Пер­вая — о тоталь­ной без­дис­кур­сив­но­сти капитализма.

Вто­рая — о тоталь­но­сти реди­мей­да, остав­ля­ю­ще­го худож­ни­ку неза­вид­ную участь без­ду­хов­но­го ком­пи­ля­то­ра, обслу­жи­ва­ю­ще­го СМИ, или меди­у­ма, как Гройс их име­ну­ет вслед за Маклю­эном.

И одно, и дру­гое — на самом деле — име­ет дело, конеч­но, с про­бле­мой язы­ка — глав­ной про­бле­мой все­го пост­мо­дер­но­го обще­ства. Отли­чие лишь в том, что, по Грой­су, язы­ка боль­ше нет. Грам­ма­ти­ка — хре­бет любой линг­ви­сти­ки — съе­да­ет­ся сущ­ност­ны­ми экра­на­ми вла­сти: поис­ко­вы­ми систе­ма­ми и эко­но­ми­че­ской статистикой.

Нам не важен писа­тель Н., нам важ­но, как про­да­ют­ся его кни­ги. Его жесты — ради­ка­лизм, пас­сив­ность, закры­тость, т.е. вооб­ще все — в этой струк­ту­ре лиша­ют­ся зна­че­ния, ибо важ­на лишь фор­му­ли­ров­ка его финан­со­вых пока­за­те­лей, в плю­се — он, без­услов­но, прав, в мину­се — увы, он про­сто недо­стой­ный граж­да­нин. Это же каса­ет­ся глав­но­го кре­а­тив­щи­ка — вла­сти. Власть эффек­тив­на до той поры, пока ее дея­тель­ность сопря­же­на с эко­но­ми­че­ской ста­биль­но­стью или — луч­ше — ростом. Дру­гих оправ­да­ний в лице Бога, мора­ли, пат­ри­о­тиз­ма капи­та­ли­сти­че­ская систе­ма не принимает.

Худож­ник — это мрач­ная бижу­те­рия, при­кры­ва­ю­щая систе­му, даю­щее пра­во дышать. Он не вла­де­ет язы­ком, а если и пыта­ет­ся быть кри­ти­ком (в кан­тов­ском, конеч­но, смыс­ле) — то это замкну­тый на себя ком­му­та­тор, не име­ю­щий ниче­го обще­го с совре­мен­но­стью. Рас­пад ато­ма завер­шил­ся, все­об­щий кол­лапс откры­тых систем пред­по­ла­га­ет тоталь­ное мол­ча­ние, дея­тель­ност­ный сон о вели­ком вче­ра. Важ­ней­ши­ми име­на­ми для Грой­са ста­но­вят­ся Дюшан, Мале­вич и Бенья­мин. Каж­дый из них, по мне­нию фило­со­фа, вос­при­ни­мал эпо­ху как конеч­ную точ­ку времени.

Это ничем не отли­ча­ет­ся от сего­дняш­не­го дня. В этот миг худож­ни­ку важ­но спа­сти послед­нее, чем может быть спа­се­но искус­ство. Для Дюша­на — это было оду­хо­тво­ре­ние гото­во­го, супер­ре­а­ли­стич­но­го объ­ек­та, для Мале­ви­ча — конеч­ность форм, вби­ра­ю­щих в себя все линии и штри­хи преды­ду­щих поко­ле­ний, для Бенья­ми­на — дух, стре­ми­тель­ный взмах кры­ла неско­пи­ро­ван­ной мысли.

–кар­ти­на: И. Каба­ков