Его собра­ли в Петер­шу­ле. Папа ска­зал, что пока я буду Хармс, меня будут пре­сле­до­вать несча­стья. Думы о руках Али­сы Порет. Он не про­ти­вил­ся сума­сше­ствию, и сума­сше­ствие ста­ло зако­ном. Кру­гом, опо­рой. Чело­век с одной рукой — не ком­на­та с одним окном. Гово­рят, бабам будут резать зад­ни­цы и пустят гулять по Воло­дар­ской. Это невер­но. Бабам зад­ниц резать не будут. Хармс, Хармс, Хармс. Дру­зья, послед­ние круж­ки, поэ­зия. Мне дано все, что­бы жить воз­вы­шен­ной жиз­нью. А я гиб­ну в лени, раз­вра­те и меч­та­нии. Его не ста­ло 75 лет назад. А, может быть, и все­го не стало.

Не мной ска­за­но: о рус­ском писа­те­ле все­гда по пово­ду смер­ти. Так и полу­ча­ет­ся. Близ­кие дру­зья зна­ют, почти 15 лет назад я начал писать кни­гу о Харм­се, это долж­на была быть не био­гра­фия даже, а такой опыт про­жить его жизнь. Это сей­час ана­ло­гии 30‑х и нуле­вых рас­хо­жи, а тогда, тогда, не знаю, тогда 20 лет пред­по­ла­га­ли роман­ти­ку, безу­мие, стрем­ле­ния, ПирО­ГИ и… аван­гард, это пра­виль­ное слово.

Впро­чем, слов у меня не было, как нет их и теперь. Самое мол­ча­ли­вое поко­ле­ние само­го мол­ча­ли­во­го вре­ме­ни — что нам оста­ет­ся, визу­а­ли­за­ция, вот к осе­ни обе­ща­ют фильм, вро­де бы хоро­ший, с музы­кой Аук­цЫ­о­на. А сло­ва, хм. Есть писа­те­ли вели­ких сов­па­де­ний. Эта сопо­ло­жен­ность — все­гда уро­вень гени­аль­но­сти. Слу­чай Харм­са осо­бый не пото­му толь­ко, что систе­ма его сти­ра­ла (отлич­ное иссле­до­ва­ние Тока­ре­ва убе­ди­тель­но дока­зы­ва­ет, что (само)уничтожение сло­ва — общее стрем­ле­ние аван­гар­да), но и в том, что систе­ма и Хармс — так­же сопо­ло­жен­ные вещи, одно­на­прав­лен­ные, так сказать.

О Харм­се — его же сло­ва­ми. Все­гда. И даже все сви­де­тель­ства — это его пара­фра­зы. Помни­те же лозунг: “Мы не пиро­ги”. В малень­ком белом потер­том томе Вос­по­ми­на­ний о Забо­лоц­ком (боль­ше нигде не встре­чал — и на него, кажет­ся, ссы­ла­ют­ся все харм­сов­ские био­гра­фы) при­ве­де­ны запи­си Тама­ры Липав­ской о типич­ном обе­ри­ут­ском засто­лье: сиде­ли тихо, я пек­ла пиро­ги, сла­до­сти при­но­си­ли с собой, ино­гда пили, но мало, боль­ше раз­го­ва­ри­ва­ли. Раз­го­во­ры — самый пре­крас­ный и невоз­мож­ный роман об их жиз­ни. О жиз­ни людей, кото­рые все с боль­шей веро­ят­но­стью отда­ля­лись друг от дру­га. А там: ели пирог, и Д. X. бес­стыд­но накла­ды­вал в него шпро­ты, уве­ряя, что этим он исправ­ля­ет оплош­ность хозя­ев, забыв­ших его начи­нить. Пирог, пиро­ги — это важ­ное, созву­чия все­гда очень личные.

Мои замыс­лы о био­гра­фи­че­ской кни­ге обо­рва­лись выхо­дом жэз­э­э­лов­ско­го тома Алек­сандра Кобрин­ско­го, прес­но­го, но дотош­но­го, не то что­бы пло­хо­го, но и не хоро­ше­го. То же я могу ска­зать и о книж­ке В. Шубин­ско­го. Дело тут, конеч­но, во вку­се: я понял, что вряд ли смо­гу оси­лить этот труд, поэто­му кол­лег я не имею пра­ва осуж­дать, они сде­ла­ли самое луч­шее из воз­мож­но­го. Хармс — писа­тель сопо­ло­же­ний, поэто­му все, что рядом с ним, будет казать­ся мень­ше или даже подоб­нее, а сле­до­ва­тель­но хуже. Поэто­му его био­гра­фия — невоз­мож­ный труд, такой же невоз­мож­ный, как и наша соб­ствен­ная биография.

Будучи все более оциф­ро­ван­ны­ми сетью, мы отка­зы­ва­ем­ся, как и он, от сло­ва, его зна­че­ния, от орфо­гра­фии, в кон­це кон­цов. Отто­го Хармс — это все­гда пре­дель­но лич­ное. Я дол­го думал об орлах, но спу­тал, кажет­ся, их с муха­ми. Все неуда­чи с его име­нем — все­гда мои про­бле­мы, я это хочу ска­зать. И мне кажет­ся, что тут кро­ет­ся и еще одна осо­бен­ность аван­гар­да или вто­рой куль­ту­ры — вто­рое вер­нее, по-мое­му, — его инту­и­тив­ность, адис­кур­сив­ность, т.е. воз­мож­ность стро­ить какие угод­но пара­диг­мы бес­ко­неч­но дол­го не толь­ко твор­че­ски (он же посто­ян­но оста­нав­ли­ва­ет себя зна­ме­ни­тым “ВСЁ”), но и хро­но­ло­ги­че­ски. А так, кажет­ся, поко­ря­ют время.

–В.П., кар­ти­на: Г.Мурышкин