Книга о детстве будет полна разочарования

Литература

Сего­дня в гостях у Соло­мы. писа­тель Алек­сей Лукья­нов. Мы пуб­ли­ку­ем фраг­мент его пове­сти «Мой дядя — фли­бу­стьер», дет­ской сказ­ки, сюже­том кото­рой ста­но­вит­ся само ощу­ще­ние ребя­че­ства, бес­ко­неч­ной игры и заслу­жен­но­го, кажет­ся, сча­стья. При­клю­чен­че­ская фабу­ла, мор­ские раз­бой­ни­ки, таин­ствен­ный ост­ров, чет­ве­ро­но­гий индюк, вол­шеб­ное золо­то — все эти уже дав­но поза­бы­тые совре­мен­ной под­рост­ко­вой про­зой атри­бу­ты зано­во ожи­ва­ют в пове­сти, но обре­та­ют совер­шен­но дру­гое зна­че­ние: сте­реть гра­ни­цу меж­ду чита­те­лем и писа­те­лем таким обра­зом, что­бы дет­ство ста­ло един­ствен­ным из воз­мож­ных авто­ров повествования.

Этой пуб­ли­ка­ци­ей мы откры­ва­ем серию, состав­лен­ную из не издан­ных пока на бума­ге про­из­ве­де­ний совре­мен­ных писа­те­лей, луч­ших сви­де­тельств сего­дняш­ней «вто­рой культуры».

* * *

Дет­скую книж­ку может напи­сать тот, кто уме­ет сме­ять­ся, а под­рост­ко­вую тот, кто уме­ет гру­стить. Леша, как дав­но ты по-насто­я­ще­му смеялся?

На самом деле — очень дав­но. При­мер­но тогда, когда начал «Фли­бу­стье­ра». Эту повесть я с пере­мен­ным успе­хом писал око­ло вось­ми лет, несколь­ко раз пере­пи­сы­вал, и точ­ку поста­вил толь­ко уси­ли­ем воли. Как гово­рят: ремонт нель­зя закон­чить, его мож­но толь­ко пре­кра­тить. Несколь­ко раз менял­ся образ глав­но­го анта­го­ни­ста, несколь­ко раз меня­лась ком­по­зи­ция тек­ста в целом, и я решил — либо я закон­чу текст, либо он оста­нет­ся навек неза­вер­шён­ным. Уже сей­час я вижу, что мож­но было сде­лать ина­че, но бью себя по рукам и не даю вле­зать туда сно­ва. Впро­чем, о сме­хе. Пока я не обра­щал вни­ма­ния на то, что тво­рит­ся вне мое­го малень­ко­го мира, я был очень весел. Потом вышел в боль­шой мир, и как-то мне ста­ло не до сме­ха. Я очень ску­чаю по сме­ху. Может, когда-нибудь всё сно­ва наладится.

«Моя дядя — фли­бу­стьер» — это дет­ская или под­рост­ко­вая вещь?

Рас­счи­ты­вал на воз­раст 10–12 лет, воз­раст, когда дети само­сто­я­тель­но гло­та­ют кни­ги. Сей­час же думаю, что мож­но, навер­ное, и с вось­ми лет попро­бо­вать. Но, откро­вен­но гово­ря, я писал для себя-ребён­ка, памя­туя лите­ра­тур­ные вку­сы сво­е­го детства.

Алексей Лукьянов

Алек­сей Лукьянов

То есть повесть автобиографична?

В «Фли­бу­стье­ре» всё выдум­ка, от пер­во­го до послед­не­го сло­ва, и глав­ный герой — почти иде­аль­ный маль­чик, таких я в жиз­ни не встре­чал. И это кни­га не о дет­стве, а об иде­аль­ном мире. Кни­га о дет­стве будет пол­на разо­ча­ро­ва­ния, ибо дет­ство — совсем не без­об­лач­ная пора.

Повесть тре­бу­ет неко­то­ро­го зна­ния темы, тер­ми­нов, лите­ра­ту­ры. Не боишь­ся ли ты, что это может отпуг­нуть читателя?

Не боюсь. Во-пер­вых, сей­час любой тер­мин лег­ко гуг­лит­ся даже детьми. По край­ней мере, меня в этом воз­расте спе­ци­аль­ные сло­ва не пуга­ли — была биб­лио­те­ка, были сло­ва­ри, и я лег­ко узна­вал незна­ко­мые сло­ва. Во-вто­рых, если кни­га неин­те­рес­ная, то нали­чие или отсут­ствие там спе­ци­аль­ных тер­ми­нов зна­че­ния уже не имеют.

Твоя повесть класс­но иллюстрирована…

Да. Иллю­стра­то­ра зовут Ксе­ния Здо­ро­вец, к сожа­ле­нию, лич­но мы незна­ко­мы, толь­ко через фейс­бук. Нас све­ла Лиза Осел­ко­ва, тоже мой фб-френд, кото­рая заго­ре­лась иде­ей издать «Фли­бу­стье­ра». Повесть начи­на­лась с гра­фи­че­ских работ моей жены, но у неё в плане рисо­ва­ния сей­час иные инте­ре­сы, поэто­му пред­ло­жи­ли про­ил­лю­стри­ро­вать Ксе­нии. Иллю­стра­ции, мне кажет­ся, иде­аль­но ложат­ся на текст, хотя там изоб­ра­же­ны эпи­зо­ды лишь из само­го нача­ла пове­сти. Если так слу­чит­ся, и «Фли­бу­стьер» когда-нибудь уви­дит свет на бума­ге, я был бы счаст­лив, если Ксе­ния нари­су­ет и про­чие эпизоды.

Это твой пер­вый опыт рабо­ты в дет­ской литературе?

Нет, я уже писал для перм­ско­го жур­на­ла «Вез­де­Прыг» корот­кие рас­ска­зы и сказ­ки. Прав­да, совер­шен­но не в кур­се, как их при­ни­ма­ли дети. Отсут­ствие обрат­ной свя­зи немно­го угне­та­ет. Если взрос­лый чита­тель может оста­вить руга­тель­ную или хва­леб­ную рецен­зию, то ребё­нок, как пра­ви­ло, так не посту­па­ет, так что нра­вит­ся детям или нет, я до сих пор не в курсе.

Ты лег­ко идешь на экс­пе­ри­мен­ты с фор­ма­ми. Как, за счет чего?

Не уве­рен, что это экс­пе­ри­мент. Это про­сто игра. Я вооб­ще отно­шусь к лите­ра­ту­ре, как к игре, но не спор­тив­ной, а к роле­вой, как дети в кук­лы игра­ют. Если это вос­при­ни­ма­ет­ся, как экс­пе­ри­мент — что ж, вот он, мой метод.

Пояс­ню немно­го. Сюжет. Кажет­ся, что вооб­ще не важен. Важ­на эта джа­зо­вая инто­на­ция, син­ко­пы и — услов­ный — Рио-Апель­си­но. То есть в пове­сти нет раз­вяз­ки, нет глав­но­го отве­та — полю­би­ли ли герои друг дру­га, жени­лись ли?

Как писал Марк Твен: «Когда пишешь роман о взрос­лых, точ­но зна­ешь, где оста­но­вить­ся, — на сва­дьбе; но когда пишешь о детях, при­хо­дит­ся ста­вить послед­нюю точ­ку там, где тебе удоб­нее». Опи­сан эпи­зод из жиз­ни маль­чи­ка, попав­ше­го на чудес­ный ост­ров. Груст­но было бы опи­сы­вать воз­вра­ще­ние маль­чи­ка домой. Все­гда дол­жен быть зазор для фан­та­зии чита­те­ля, что­бы он пред­став­лял — что же мог­ло слу­чить­ся потом? В общем, я и взрос­лые свои тек­сты так же пишу. Друж­ба не все­гда окан­чи­ва­ет­ся сва­дьбой, при­клю­че­ния не все­гда окан­чи­ва­ют­ся хоро­шо. Луч­ше оста­но­вить­ся там, где всё в порядке.

Алексей Лукьянов

Мож­но ли ска­зать, что иде­аль­ный чита­тель — твои дети?

При­знать­ся, я очень боюсь, что мои дети про­чтут мои рас­ска­зы или пове­сти. Хотя втайне, навер­ное, это­го хочу.

Ты живешь и тру­дишь­ся в Соли­кам­ске. Како­во это — быть писа­те­лем здесь? Кем ты рабо­та­ешь? Ты один из немно­гих несто­лич­ных моло­дых писа­те­лей, кото­рый не бро­са­ет писать.

В Соли­кам­ске труд писа­те­ля не вос­тре­бо­ван (как, навер­ное, и вез­де сей­час). Я рабо­тал на вред­ном про­из­вод­стве, куз­не­цом, сей­час пре­по­даю ком­пью­тер­ную гра­фи­ку и леп­ку в шко­ле гра­фи­че­ско­го дизай­на детям 4–15 лет. Лите­ра­ту­ра для меня нико­гда не была основ­ным спо­со­бом зара­бот­ка (хотя два года я жил толь­ко за счёт гоно­ра­ров), это ско­рее экс­цен­трич­ное хоб­би. К сожа­ле­нию, в послед­нее вре­мя я пишу всё реже и всё неохот­нее. Воз­мож­но, чер­ни­ла заканчиваются.

Фото: fb, vk


А. Лукьянов

Собачий аппетит

Алексей Лукьянов

Рио-Апель­си­но


Миш­ка ругал себя за забыв­чи­вость. Теперь ему точ­но не стать мор­ским вол­ком – толь­ко вышли в пла­ва­ние, а он уже рас­кис, как пер­вый снег после отте­пе­ли. В лаза­ре­те, где мучил­ся «мор­ской волк», пах­ло лекар­ства­ми, и от это­го желу­док Миш­ки кру­ти­ло ещё силь­нее. Пол­но­чи он бегал в гальюн и обрат­но, и даже начал думать, что так и умрёт от мор­ской болез­ни, и все в Рио-Апель­си­но – по край­ней мере, маль­чиш­ки точ­но – будут сме­ять­ся над такой смеш­ной и неге­ро­и­че­ской смер­тью. И Зай­ке будет досад­но, что она подру­жи­лась с таким ник­чем­ным сухо­пут­ным фрук­том. А папа с мамой ска­жут: «Мы же пре­ду­пре­жда­ли». А Бар­ба­ра ска­жет «Зэр шлехьт!» И все, конеч­но, будут пра­вы. И зачем он тогда пошёл в булочную?

В иллю­ми­на­тор лаза­ре­та кто-то посту­чал. И хотя всё Миш­ки­но нут­ро выво­ра­чи­ва­лось наизнан­ку, он на мгно­ве­ние забыл о болез­ни: кто это ночью за бор­том может сту­чать в стекло?

Это был мок­рый, как кури­ца, Гоббель-Оббель.

– Дрых­нешь тут, а я пор­хай, буд­то колиб­ри, – про­вор­чал индюк и кое-как втис­нул­ся в иллюминатор.

– Гоббель! – хотел крик­нуть Миш­ка, но индюк закрыл ему рот крылом.

– Дай пожрать. Да не пучь гла­за, я не тебя есть застав­ляю, а сам хочу. Со вче­раш­не­го дня ниче­го не ел.

Миш­ка сдер­жал при­ступ тош­но­ты, но из еды у него име­лись толь­ко сухарики.

– Помяг­че хле­буш­ка не мог при­па­сти? – оби­дел­ся Гоббель-Оббель.

- Так отку­да я знал…

- И что в тебе Зай­ка нашла? Ниче­го не зна­ешь, зеле­не­ешь от кач­ки. Жал­кий сухопутный…

– Ты как нас нашёл?

Индюк под­нял кры­ло – мол, подо­жди немно­го – и похру­стел сухариками.

- Я и не искал. Сидел себе на мачте и думал, как же вы без меня празд­ник отме­чать буде­те? Вдруг смот­рю – бри­ган­ти­на какая-то. Ну, я и поле­тел. Мож­но поду­мать, в Южном оке­ане бри­ган­тин избыток.

- Мы же тебя поте­ря­ли! Всех пира­тов пой­ма­ли, а тебя нигде нет. Зай­ка очень расстроилась.

- Прав­да? – Гоббель приосанился.

- Конеч­но!

- Лад­но, зав­тра сюр­приз будет.

Гоббель-Оббель устро­ил­ся в ногах у Миш­ки и закрыл гла­за. Миш­ка тоже попы­тал­ся заснуть, но Гоббель воро­чал­ся, крях­тел и никак не мог устро­ить­ся поудобнее.

- Что ты всё вре­мя ёрзаешь?

– А, – мах­нул кры­лом индюк. – У меня син­дром Васи­су­а­лия Лоханкина.

– Кого?

– Ну, был такой дядень­ка, кото­рый жене гово­рил, что умрёт с голо­ду, а сам ночью, тай­ком, про­би­рал­ся на кух­ню и ел.

– А ты тоже днём уми­ра­ешь от голода?

– Нет, но аппе­тит у меня собачий.

– Пра­виль­но гово­рить – волчий.

– Это у капи­та­на аппе­тит вол­чий, пото­му что он – мор­ской волк, а у меня аппе­тит соба­чий, пото­му что восемь скля­нок уже пробило.

Миш­ка не понял, при чём тут склян­ки, тем более – восемь. Индюк объ­яс­нил, что вре­мя на кораб­ле отме­ря­ет­ся склян­ка­ми – трид­ца­тью мину­та­ми, кото­рые отме­ря­ют песоч­ные часы. Каж­дые восемь скля­нок – или четы­ре часа по-сухо­пут­но­му – на кораб­ле меня­ет­ся вах­та, и самой тяжё­лой счи­та­ет­ся вах­та с полу­но­чи до четы­рёх утра.

– Вот она и назы­ва­ет­ся «соба­кой». И мне в это вре­мя силь­ней все­го есть хочет­ся. А суха­ри­ки, кста­ти, ниче­го себе.

– С чес­но­ком, – похва­стал­ся Мишка.

– Ред­кая гадофть, — пока­чал голо­вой индюк, набив суха­ри­ка­ми пол­ный клюв.

– А зачем тогда ешь? Ну-ка, выплюнь!

– Фигуф­ки!

В пять минут Гоббель рас­пра­вил­ся в пол­ным паке­том суха­рей, и накро­шил пол­ную кой­ку крошек.

- И как мне теперь спать? – рас­сер­дил­ся Мишка.

- Зачем тебе спать? Ты в откры­том оке­ане на насто­я­щем парус­ни­ке! Любой маль­чиш­ка на тво­ём месте поста­рал­ся бы сей­час вый­ти на палу­бу и упасть за борт, что­бы испы­тать насто­я­щие мор­ские приключения.

- Ну уж нет, я не сумасшедший.

- Ника­кой роман­ти­ки! Вот дядя Боря в твои годы…

Алексей Лукьянов

Вол­шеб­ная моне­та дяди Бори

Индюк начал пере­ска­зы­вать карье­ру дяди Бори, как тот начи­нал про­стым юнгой на «Зоро­той лыб­ке», но со вре­ме­нем стал самым насто­я­щим мор­ским вол­ком, как стал боц­ма­ном на «Серой Шей­ке» и «Пинок­кио», стар­шим помощ­ни­ком капи­та­на на фре­га­те «Лёлиш­на» и чай­ном кли­пе­ре «Элис», и как, нако­нец, стал капи­та­ном. При­клю­че­ний было так мно­го, и все были исклю­чи­тель­но страш­ны­ми и опас­ны­ми, и во всех Гоббель-Оббель про­яв­лял себя с самой что ни на есть луч­шей сто­ро­ны – сра­жал­ся дву­мя кры­лья­ми, играл на пиа­ни­но четырь­мя лапа­ми и даже гип­но­ти­зи­ро­вал сво­и­ми раз­ви­сюль­ны­ми корал­ла­ми жела­ю­щих на празд­но­ва­нии Дня Золо­то­го Дублона.

- Но самое смеш­ное было, когда мы вер­ну­лись из Антарктиды.

- А что было?

- А ты что, не зна­ешь, отку­да у нас фонтан?

- Нет.

- О, тогда тебе повез­ло, луч­ше меня никто об этом не расскажет.

Пока дядя Боря ещё не женил­ся на тёте Сто­ше, он в Рио-Апель­си­но толь­ко по празд­ни­кам наве­ды­вал­ся. И горо­жане, что­бы чаще о нём вспо­ми­нать, отли­ли брон­зо­вый памят­ник, на кото­ром дядя Боря борол­ся с мор­ским чудо­ви­щем Кра­ке­ном. На поста­мен­те было написано:

 

Дядя Боря всех побо­рет, пере­бо­рет, выборет.

 

Дело в том, что с дет­ских лет дядя Боря обла­дал недю­жин­ной силой, и зани­мал пер­вые места во всех меж­ду­на­род­ных сорев­но­ва­ни­ях по борь­бе. Он обес­смер­тил своё имя в веках, а заод­но и свой город про­сла­вил, пото­му что был истин­ным пат­ри­о­том воль­но­го горо­да Рио-Апель­си­но. Но вско­ре спор­тив­ная сла­ва юно­му дяде Боре опо­сты­ле­ла, и он смер­тель­но забо­лел морем. Одна­жды ночью он поки­нул род­ной город и на пло­ту из трёх сос­но­вых досок вышел в откры­тое море. Там его во вре­мя штор­ма подо­бра­ла рыбо­ло­вец­кая шху­на «Зоро­тая лыб­ка», после чего при­клю­че­ния посы­па­лись на дядю Борю как из рога изобилия.

Рио-апель­син­цы вни­ма­тель­но сле­ди­ли за карье­рой зем­ля­ка по стра­ни­цам меж­ду­на­род­ных газет, но это­го им каза­лось мало. Поэто­му горо­жане ски­ну­лись в метал­ло­лом, и отли­ли памят­ник, что­бы было, что пока­зы­вать приезжим.

И вот одна­жды, осво­бо­див­шись на пару недель рань­ше сро­ка, дядя Боря понял, что ужас­но соску­чил­ся по всем сво­им дру­зьям и хочет их наве­стить. Но он хотел сде­лать сюр­приз, и поэто­му вер­нул­ся в бух­ту Флёр­до­ранж затем­но. Под­няв­шись вверх по тече­нию по реке Оран­же­вой, дядя Боря поста­вил бри­ган­ти­ну на при­кол, а сам вошёл в спя­щий город.

Вый­дя по Восточ­ной ули­це к мая­ку, дядя Боря весь­ма уди­вил­ся, столк­нув­шись нос к носу с самим собой. Разо­брав­шись, что это не гал­лю­ци­на­ция, а мону­мен­таль­ное искус­ство, капи­тан Кариб­ский-Кор­сар решил пошу­тить, ибо чело­ве­ком был весё­лым и не лишён­ным озор­ства. Он попро­бо­вал ото­рвать ста­тую от постамента.

За этим заня­ти­ем его и под­ло­вил Шик-Блеск.

– Это по како­му тако­му пол­но­му пра­ву бес­чин­ству­е­те, граж­да­нин? – воз­му­тил­ся двор­ник, и пере­тя­нул ван­да­ла мет­лой пони­же спины.

Ван­дал не усто­ял и рух­нул на мосто­вую вме­сте с памят­ни­ком. И памят­ник изряд­но помялся.

Дядя Боря под­нял­ся и с гру­стью огля­дел свои останки.

– Та-ак, – ска­за­ли муж­чи­ны в один голос. Потом вни­ма­тель­но посмот­ре­ли друг на дру­га – и узнали.

– Шикар­дос!

– Бор­бос!

Стис­нув друг дру­га до хру­ста в костях, капи­тан с двор­ни­ком усе­лись на пье­де­стал и ста­ли думать, что делать с памятником.

– И зачем ты его вооб­ще снять хотел? – сер­дил­ся Шик-Блеск.

– Думал, спря­чу в кустах, а сам на его место вста­ну. Сюр­приз бы полу­чил­ся. А ты зачем меня мет­лой уда­рил? Видел же, что я уже под­нял статую!

Они ещё раз посмот­ре­ли на помя­тую статую.

– Вот что, – решил двор­ник. – Я сей­час отве­зу памят­ник куз­не­цу, пус­кай залу­дит. А тебе при­дёт­ся вре­мен­но на этом месте постоять.

– А не заме­тят, что ста­туя ненастоящая?

– Да ты что! Этот мону­мент настоль­ко всем гла­за намо­зо­лил, что никто на тебя и вни­ма­ния не обратит.

Дяде Боре пока­за­лось обид­ным, что на него никто и вни­ма­ния не обра­тит, но с дру­гой сто­ро­ны – чем не шутка?

– Толь­ко ты побыст­рей. А то поза не очень удоб­ная, ноги затекут.

– Не пере­жи­вай. Сут­ки, не больше.

Сло­жил двор­ник в тач­ку ста­тую – и поспе­шил к кузнецу.

Рас­све­ло. Ушёл с дежур­ства смот­ри­тель мая­ка Не Одна Ли Мали­на, отпра­вил­ся на утрен­нюю поклёв­ку пан Рыб­ка, открыл став­ни част­ной амбу­ла­то­рии док­тор Мин­херц, – и никто не обра­тил на дядю Борю внимания.

Вско­ре пло­щадь напол­ни­лась раз­но­шёрст­ной пуб­ли­кой, боль­шей частью – отды­ха­ю­щи­ми. К поста­мен­ту подо­шла груп­па тури­стов, и экс­кур­со­вод начал рас­ска­зы­вать о зна­ме­ни­том моря­ке и бор­це Кариб­ском-Кор­са­ре. Дядя Боря услы­шал в свой адрес мно­го тёп­лых хоро­ших слов.

– Вгля­ди­тесь вни­ма­тель­но! – гово­рил экс­кур­со­вод. – Муже­ствен­ное лицо, зна­чи­тель­ная фигу­ра. Скуль­птор точ­но пере­дал силу и реши­тель­ность, недю­жин­ный ум и душев­ную щед­рость наше­го зем­ля­ка. Герой буд­то дышит!

И если сна­ча­ла дядя Боря пытал­ся не дышать, что­бы не сму­щать тури­стов, но после этих слов решил, что мож­но. И вздохнул.

Один из тури­стов заметил:

– Надо же… И прав­да дышит. Какая всё-таки сила в искусстве.

– Я очень рад, что и вы это заме­ти­ли, – обра­до­вал­ся экс­кур­со­вод. – Что ж, нам пора. Прой­дём­те к маяку!

Конеч­но, не задер­жи­вая дыха­ние сто­ять ста­ло лег­че, но не намно­го. Солн­це всё вре­мя печёт, ника­кой тени, и дядя Боря не один раз успел пожа­леть, что сло­мал памят­ник. После полу­дня, едва жизнь в горо­де чуток замер­ла, капи­тан спрыг­нул с пье­де­ста­ла и пошёл в кафе, рас­по­ло­жен­ное в тени мая­ка, на углу Север­ной и Розы Ветров.

– Мине­рал­ки холод­ной, пожа­луй­ста, и крем-брю­ле, – попро­сил он.

Посе­ти­те­ли, – а всех их дядя Боря знал с дет­ства, – сде­ла­ли вид, что ниче­го осо­бен­но­го не про­изо­шло, хотя было совер­шен­но ясно – про­изо­шло нечто! Сре­ди бела дня памят­ник зашёл в кафе выпить мине­рал­ки и съесть моро­же­но­го – такое даже раз в год не случается.

Тем не менее вла­де­ли­ца кафе тётя Сто­ша – тогда про­сто Сто­ша — пода­ла памят­ни­ку заказ. Тот побла­го­да­рил, рас­пла­тил­ся золо­тым дуб­ло­ном, сда­чи не взял, и усел­ся у окна. В кафе цари­ла тишина.

И тут дядю Борю прорвало.

– И что вы так на меня смот­ри­те? Дума­е­те, так лег­ко сто­ять, когда солн­це шпа­рит? Попро­буй­те сами! Кто вас про­сил памят­ник ста­вить, а? Луч­ше бы фон­тан установили.

– Что, и вправ­ду тяже­ло? – посо­чув­ство­ва­ла Стоша.

Капи­тан понял, что погорячился.

– Да уж… – вино­ва­то про­бор­мо­тал он. – Не сладко.

– Мы обе­ща­ем! – клят­вен­но заве­ри­ла Сто­ша. – Мы сде­ла­ем фон­тан! Пря­мо сегодня!

Дяде Боре ста­ло совсем неудобно.

– Ну, в общем-то… лад­но, чего уж там, я потерплю…

– Не надо тер­петь! – вос­клик­ну­ла тётя Сто­ша, и все посе­ти­те­ли горя­чо её под­дер­жа­ли. Прав­да, что такое – памят­ник выду­ма­ли! В горо­де ни одно­го фон­та­на, а они – памятник!

– Да-да, – согла­си­лись все. – Фон­та­на нам явно не доста­ёт. Это и для кли­ма­та полезно…

Вско­ре всё кафе шуме­ло, что фон­тан дей­стви­тель­но важен для горо­да. Сти­хий­ное собра­ние пре­вра­ти­лось в сти­хий­ный митинг, на кото­рый сбе­жал­ся весь город, и никто не обра­тил вни­ма­ния, что поста­мент пуст, а дядя Боря сто­ит рядом и слушает.

В кон­це кон­цов, капи­тан Кариб­ский-Кор­сар понял, что доста­точ­но уже наот­ды­хал­ся, и сно­ва влез на поста­мент. И не сле­зал до самой ночи. Когда же стем­не­ло, послы­шал­ся скрип тач­ки – Шик-Блеск при­вёз отре­ста­ври­ро­ван­ный памят­ник. Вдво­ём дру­зья акку­рат­но водру­зи­ли брон­зо­во­го дядю Борю на место.

– Ну, брат, – живой дядя Боря похло­пал двой­ни­ка по пле­чу, – быть тебе фон­та­ном. Наро­ду не нуж­ны памят­ни­ки, наро­ду фон­та­ны требуются.

С тех пор вме­сто памят­ни­ка в цен­тре горо­да фонтан.

- Нет фон­та­на. Взо­рва­ли, — ска­зал с гру­стью Мишка.

- Тоже мне, беда. Новый постро­ят, луч­ше преж­не­го. В Рио-Апель­си­но все­гда так – собе­рут­ся все вме­сте и чего-нибудь сло­ма­ют, а потом сно­ва сде­ла­ют, луч­ше, чем было. Помя­ни моё сло­во – вер­нём­ся, а там уже новый фонтан.

- И маяк?

- А они и маяк сло­ма­ли? Что за люди! Ни на мину­ту их оста­вить нель­зя. Эй, моряк с печ­ки бряк, ты чего мои суха­ри клю­ёшь? – пре­рвал­ся Гоббель-Оббель.

Миш­ка очнул­ся. Ока­зы­ва­ет­ся, увле­чён­ный рас­ска­зом индю­ка, он вовсю хру­пал суха­ри­ка­ми. Вер­нее, теми крош­ка­ми, что оста­вил Гоббель. Уси­лив­ша­я­ся кач­ка не вызы­ва­ла спаз­мов в желудке.

На палу­бе корот­ко звяк­ну­ла рында.

– Это кото­рая склянка?

Миш­ка посмот­рел на свои элек­трон­ные часы.

– Э… навер­ное, вось­мая. Четы­ре часа утра.

– Так, всё, «соба­ка» закон­чи­лась, я пошёл спать, – индюк широ­ко зев­нул. – Чего сидишь? Пере­трях­ни кой­ку, а то я в крош­ках спать не могу, чешусь весь. Ох, кры­лыш­ки мои, кры­лыш­ки, как же вы у меня устали…

– Сам накро­шил, а мне убирай!

- Какой же ты лен­тяй! Всё про тебя Зай­ке расскажу.

Миш­ка зано­во пере­сте­лил про­сты­ню и уже через мину­ту слад­ко спал. В ногах у него бога­тыр­ским хра­пом хра­пел Гоббель-Оббель.


Ска­чать пол­ный текст пове­сти в фор­ма­те epub Вы може­те здесь.