Дело не в том, что ино­гда грусть съе­да­ет тебя. Папа назы­вал это место под гор­лом пищик, дет­ская игра из серии побе­сить­ся, взять за пищик. Папа нас с бра­том, мы папу, кто кого. И — как обыч­но — все обо­ра­чи­ва­ет­ся реаль­но­стью. Это не грусть, про­сто при­шло вре­мя взять тебя за пищик. И не важ­но кому — шагам коман­до­ра, судь­бе или тво­е­му сыну — глав­ное, что что-то ты все рав­но проиграешь.

Стран­ное сло­во: пищик, отку­да он его взял? Вооб­ще: срез­ная дудоч­ка для охо­ты. Манок на утку. А утка в сун­ду­ке, сун­дук на дере­ве, игла в яйце, яйцо в зубах у этой же утки. Уле­тит, стре­ляй. Грусть обо­ра­чи­ва­ет­ся сказ­кой, в кото­рой ты не попал или даже не стрельнул.
Если рас­чер­тить мазок по осно­ва­ни­ям, встать к само­му себе спи­ной и сра­зить­ся: мож­но ли на себя поло­жить­ся, мож­но ли себе верить? И да. И нет. И сно­ва да. Интри­га. Заман­чи­вая игра.

Дело, конеч­но, не в гру­сти: мало ли пищи­ков. Мало ли уток. Дело в самой игре. Рас­су­да­ришь­ся. Выбьешь­ся. Рас­ко­па­ешь. А вокруг лягу­ша­чья лап­ка по-над короб­чен­кой едет. И глаз не вид­но. Хочет­ся видеть эти гла­за. А какие тут гла­за? За доныш­ком не разо­брать. И что-то лип­кое, чья-то спи­на несет тебя к бере­гу, толь­ко на него и надежда.

Что ж, я хочу, что­бы мы были рыбой. На манок не клю­нет, а уто­нуть не даст. Это начи­на­ние — столь смут­ное, сколь и ска­зоч­ное — про­стая попыт­ка гово­рить о себе не в един­ствен­ном чис­ле. Это как зай­ти к сосе­ду поздо­ро­вать­ся, обжить­ся и опро­ки­нуть­ся рукой на дуб­ра­ву. И узнать кожей род­ную сто­рож­ку. Мы мог­ли быть луч­ше, но ста­ли рав­ны себе. Не в этом ли дело? Не это­го ли боимся?

–В.П., гиф:木匣子与圆脸兔’