Когда я умру, знаю, это будет неско­ро, и у вас есть еще вре­мя, так вот, когда я умру, соскаб­ли­вая с меня тара­ка­нов и мушек, обли­вая меня спир­том и геля­ми, я хочу, что­бы кто-то из вас сде­лал меня музы­кой. Совер­шен­но кон­крет­ной, без­нот­ной, шумо­вой, гро­теск­ной и пафос­ной, как шоры или гла­за. Я ука­жу место, где такую музы­ку мож­но услы­шать. Записывайте.

Место рас­по­ло­же­но меж­ду дву­мя желез­но­до­рож­ны­ми вет­ка­ми — Казан­ской и Горь­ков­ской, меж­ду плат­фор­ма­ми Перо­во и Чух­лин­ка в Москве. Вста­е­те к плат­фор­ме Перо­во спи­ной, иде­те пря­мо мимо тор­го­вых пала­ток через стрел­ку транс­порт­ных ком­па­ний по направ­ле­нию ко Вто­рой Кара­ча­ров­ской ули­це, спра­ва от вас ока­жет­ся серый бетон­ный забор пред­при­я­тия по вар­ке ДСП, спра­ва — гара­жи, не дохо­дя до ворот мест­но­го ПТУ, кото­рые рас­по­ла­га­ют­ся пря­мо напро­тив про­ход­ной заво­да може­те оста­нав­ли­вать­ся и ждать зву­ка. Захо­дя­щий на посад­ку поезд, запах све­же­го дээс­пэш­не­го клея, гомон чах­лых пэт­эуш­ни­ков, хму­рые лица рабо­чих, взма­хи двор­ниц­ко­го топо­ра и све­жий весен­ний ветер вку­пе с мали­но­вым скри­пом желез­ных людей дела­ет этот мир нере­аль­ным, толь­ко на секунду.

Я хочу, что­бы этот мир поме­стил­ся в кап­су­лу, к кото­рой я, отхо­дя, буду ждать смер­ти. Когда-то здесь был центр горо­да, про­шло не так мно­го вре­ме­ни — и теперь это­го горо­да нет. О Чух­лин­ке вспо­ми­на­ет Есе­нин, про Кара­ча­ро­во пишет Гиля­ров­ский, про под­мос­ков­ный город Перо­во никто уже не упо­ми­на­ет, теп­лая желез­ная жизнь аван­гард­ной строй­ки сда­на в арен­ду мел­ким ком­мер­че­ским фир­моч­кам по про­да­же воз­ду­ха и све­та, это ухо­дя­щий мир, кото­рый уйдет вме­сте с тем, кто это видел. И вы долж­ны тоже это уви­деть, я имею в виду тот, кто все-таки решит­ся, я так думаю.

Кол­пак гово­рит нам о том, что язык нуж­но себе воз­вра­щать, но что­бы вер­нуть, нуж­но спер­ва осво­бо­дить­ся само­му. Маши­на сво­ра­чи­ва­ет внутрь Лефор­тов­ско­го тон­не­ля, неот­лож­ные води­те­ли спе­шат по коль­цу вверх. Осво­бож­де­ние — это все­гда цита­ция, гово­рит Кол­пак. Цити­ро­вать зна­чит отда­вать то, чему тебя учи­ли, тем самым, выго­ва­ри­вая, штам­пы, гла­го­лы, гло­бу­сы, вос­кре­се­ния, короч­ки и кана­рей­ки, ты видишь пра­виль­ный язык, пусть неуло­ви­мо, пусть пунк­тир­но, но ров­но так, как он заду­мы­вал­ся. Я назы­ваю это окол­па­чи­ва­ни­ем, но не тем, кото­рым зани­мал­ся Людвик в око­пах пер­вой миро­вой, а тем, кото­рый суще­ство­вал здесь, в этом месте, в горо­де Перо­во. И так же, как боль­шой город одна­жды забрал малень­кий, так же и мы можем его почув­ство­вать, но не уви­деть. Вы долж­ны при­ду­мать его по-ново­му, и тогда куч­ка стра­ниц когда-нибудь изме­нит меня. Нена­дол­го, я знаю.

Заколь­цо­вы­ва­ние, свой­ствен­ное архи­тек­ту­ре горо­да, дела­ет миг веч­ным, и Рим — это не про­сто цита­ция, поду­май­те об этом.

Кол­пак серье­зен, но я ему не верю. И верю тоже. Мерт­вое суще­ство, тем­ное и уже сле­пое откры­ва­ет свой глаз и смот­рит на меня, буд­то его мелан­хо­лия свой­ствен­на и мне тоже.

–В.П., Отры­вок из нена­пи­сан­ной пове­сти “Бог-маши­на”, кар­ти­на: Аго­сти­но Арривабене