Когда я умру, знаю, это будет нескоро, и у вас есть еще время, так вот, когда я умру, соскабливая с меня тараканов и мушек, обливая меня спиртом и гелями, я хочу, чтобы кто-то из вас сделал меня музыкой. Совершенно конкретной, безнотной, шумовой, гротескной и пафосной, как шоры или глаза. Я укажу место, где такую музыку можно услышать. Записывайте.

Место расположено между двумя железнодорожными ветками — Казанской и Горьковской, между платформами Перово и Чухлинка в Москве. Встаете к платформе Перово спиной, идете прямо мимо торговых палаток через стрелку транспортных компаний по направлению ко Второй Карачаровской улице, справа от вас окажется серый бетонный забор предприятия по варке ДСП, справа — гаражи, не доходя до ворот местного ПТУ, которые располагаются прямо напротив проходной завода можете останавливаться и ждать звука. Заходящий на посадку поезд, запах свежего дээспэшнего клея, гомон чахлых пэтэушников, хмурые лица рабочих, взмахи дворницкого топора и свежий весенний ветер вкупе с малиновым скрипом железных людей делает этот мир нереальным, только на секунду.

Я хочу, чтобы этот мир поместился в капсулу, к которой я, отходя, буду ждать смерти. Когда-то здесь был центр города, прошло не так много времени — и теперь этого города нет. О Чухлинке вспоминает Есенин, про Карачарово пишет Гиляровский, про подмосковный город Перово никто уже не упоминает, теплая железная жизнь авангардной стройки сдана в аренду мелким коммерческим фирмочкам по продаже воздуха и света, это уходящий мир, который уйдет вместе с тем, кто это видел. И вы должны тоже это увидеть, я имею в виду тот, кто все-таки решится, я так думаю.

Колпак говорит нам о том, что язык нужно себе возвращать, но чтобы вернуть, нужно сперва освободиться самому. Машина сворачивает внутрь Лефортовского тоннеля, неотложные водители спешат по кольцу вверх. Освобождение — это всегда цитация, говорит Колпак. Цитировать значит отдавать то, чему тебя учили, тем самым, выговаривая, штампы, глаголы, глобусы, воскресения, корочки и канарейки, ты видишь правильный язык, пусть неуловимо, пусть пунктирно, но ровно так, как он задумывался. Я называю это околпачиванием, но не тем, которым занимался Людвик в окопах первой мировой, а тем, который существовал здесь, в этом месте, в городе Перово. И так же, как большой город однажды забрал маленький, так же и мы можем его почувствовать, но не увидеть. Вы должны придумать его по-новому, и тогда кучка страниц когда-нибудь изменит меня. Ненадолго, я знаю.

Закольцовывание, свойственное архитектуре города, делает миг вечным, и Рим — это не просто цитация, подумайте об этом.

Колпак серьезен, но я ему не верю. И верю тоже. Мертвое существо, темное и уже слепое открывает свой глаз и смотрит на меня, будто его меланхолия свойственна и мне тоже.

–В.П., Отрывок из ненаписанной повести “Бог-машина”, картина: Агостино Арривабене