Футбол — это жизнь, поэтому эта программа о жизни.
Где ты, Савик? Где твой футбол? Не было вроде бы. Эти дрязги НТВ, закрытие любимого Футбольного клуба пришлись на самое детство, дырявые коробки и зашитые многократно мячи. Я пытаюсь вспомнить свою первую игру, вереница эпизодов, легкого волнения, сплетений, падений — все не то, не помню. Не помню.
Игра была всегда в пыли, на пятачке Армяшки, то есть Армянского поля. Почему его так называли? Играли на могилах, заросшее грунтом и едва пробившимися одуванчиками место в лесу, где расстреливали священников. Потом построили коробку возле дома, потом играли на траве ветхих стадионов. Что мы знали тогда о футболе? Очереди у автобуса Спартака, первый значок из рук, мой первый кубок, а не грамота. Вечная дилемма: смотреть футбол или в него играть.
Вряд ли я выбирал осознанно. Где-то между — американка, сотка, козел, чеканка. Последнее особенно — нога не слушалась, била сильно, высоко или криво, я проигрывал, зажимал мяч между коленями, шел по двору и орал — я пингвин, тащу яйцо. А потом 22.45 Лига чемпионов, несобранный портфель, “играйте в футбол” на прощанье.
Впервые, может быть, я не знаю, за кого болеть. Сегодня играют две мои любимые команды. Не из наших. Выигрыш для любой из них будет великим достижением. Но главное, конечно, в другом. Я старше каждого из тех, кто выйдет на поле. Я старше, следовательно мое время утекло, а значит каждый из них осуществляет то, чего у меня никогда не было и не будет: идеально скошенная трава, полный стадион и 90 минут для победы. И я радуюсь. Видимо, где-то здесь и лежит сущность боления — возможность прожить свою жизнь этими парнями.
Я радуюсь каждой мелкой детали. Каждой возникшей истории. Что, например, кто-то еще год назад клянчил деньги и работу в Твиттере, а теперь он здесь, на главном матче планеты. Я радуюсь каждой гримасе, каждому выбору. Каждому видео на 4–3‑3.
И вот о схемах. Семеро смелых сами нашли меня, и я стал их тренировать. На что ты влияешь, находясь вне поля, пожалуй, что совсем ни на что, у тебя в руках лишь дисциплина и чувство уверенности, которое должно заражать всех этих парней под твоим руководством. Мы проиграли в полуфинале, но победили, став командой, на один лишь маленький миг мы стали каким-то цельным числом равным 7, без остатков. Десятилетние ребята проиграли четырнадцатилетним, говоря языком Холифилда, no way. Сначала забили мы, потом пропустили, потом еще раз пропустили. Пара неудачных замен. Я рад тому, что этот проигрыш стал для каждого из них выигрышем в жизни, ни один из них не скурвился, не спился, не стал наркоманом, тогда я еще не был отцом, и даже не представлял, что это такое.
Помните же: при счете мертвенном ноль-ноль… Я понимал, что каждый их них чувствует. Тут все серьезно, от обиды на себя хочется ударить кого-нибудь до смерти, знаете, что это такое? У меня однажды произошло. Давно, еще в школе, случилось драться с парнем в два раза больше меня. Это называлось базар: то есть драка напоказ, вы в кружке скачете, а все смотрят. За футбольной коробкой, за лавочками. Вот я дрался. Ну как дрался, скорее, отмахивался и ждал своего единственного удара. Так и случилось. Точнее, удара было три. Парень упал, выдохнул и отключился. Башка трещала, на бровях царапины, кровь из носа. Бля, он умер, — сказали подбежавшие. Я ничего не чувствовал. Спустя вечность парень встал, и мы разошлись. Футбол — это жизнь. Футбол ломал мне руки, размазывал по стенке, но ни разу не дал усомниться в том, что есть еще и подкладка, а за ней ‑пустота.
Пас, удар, подача, гол, эта песня про футбол. Есть в этом что-то средневековое, египтянин и португалец на киевском поле, немец и француз у бровки, английская и испанская команды в финале. Здесь не может быть смерти, но есть кое-что поважнее. Здесь есть подлинное величие игры, суровый ритуал, отводящий повседневности, страхи и воспоминания в иное измерение. В мир случайно прекрасных людей.
–В.П., картина: Ф. Захаров “Футбол”