Так вышло, что за ноябрь-октябрь я про­чел мно­го теку­щих книг, но, увы, так и не нашел, что я могу по их пово­ду ска­зать. Труд­но выму­чи­вать из себя суж­де­ния, оче­вид­но, что мы где-то в той точ­ке, где преж­няя кри­ти­ка схо­дит. Печаль­но ощу­щать себя жерт­вой, но так уж есть.

Ну вот, допу­стим, послед­ний Пеле­вин. О нем вышел, пожа­луй, лишь один внят­ный текст, Пеле­вин как буд­то бы выпал из фоку­са вни­ма­ния людей, как бы отве­ча­ю­щих за повест­ку. И веро­ят­но по той же, что и у меня при­чине. Пока­за­тель­но так­же, что сам этот един­ствен­ный текст боль­шей сво­ей частью посвя­щен т.н. кри­ти­ке вокруг рома­на, но не само­му рома­ну. Пеле­вин захлеб­нул­ся, не изящ­но, но вполне буд­нич­но. Но ведь не толь­ко он, вот и Соро­кин. И Меща­ни­но­ва. И, навер­ное, Лео­нид Юзе­фо­вич, хотя он в самой наи­мень­шей сте­пе­ни. Мне, ско­рее, понра­ви­лись все эти кни­ги, но я не могу что-то к это­му при­ба­вить. Адек­ват­но­го язы­ка ска­зать о них как о фак­те лите­ра­ту­ры мы (и я) не име­ем. Тре­бу­ет­ся новая азбу­ка. Даже исто­рии вокруг не осо­бо помо­га­ют, где-то теря­ет­ся напо­ло­ви­ну все то, что рядом, внут­ри и попе­рек новой рус­ской прозы.

Вопрос дол­жен решать­ся ути­ли­тар­но, мож­но было бы обой­тись без этой про­зы? Оче­вид­но, что да. Глав­ные рус­ские авто­ры и их моло­дые эпи­го­ны необя­за­тель­ны. То есть в прин­ци­пе нахо­дят­ся на том месте, на кото­ром и долж­ны быть вме­сте со всем дру­гим опы­том досу­га, став­шим эле­мен­том потре­би­тель­ской кор­зи­ны, обслу­жи­ва­е­мой мар­ке­тин­го­вой кри­ти­кой. Ины­ми сло­ва­ми рус­ская про­за раз­би­ла в себе идео­ло­гию: у нее нет вра­гов, нет направ­ле­ния. Пред­ставь­те себе дви­же­ние по неосве­щен­но­му участ­ку доро­ги, фары встреч­ных машин сле­пят вас, кто-то силь­нее, кто-то сла­бее, этот него­ря­чий, раз­дра­жа­ю­щий огонь встреч­ных машин и есть рус­ская про­за. При­ят­но видеть на оди­но­кой доро­ге минут­ных попут­чи­ков, и все же фары скры­ва­ют­ся, встре­ча недолгая.

Все это ска­зы­ва­ет­ся и на струк­ту­ре почти всех рус­ских рома­нов: рых­лые, под­сле­по­ва­тые, как буд­то шаря­щие в тем­но­те фона­ри­ком. В общем, мало похо­жие на то, что долж­но быть напи­са­но язы­ком 140 мил­ли­о­нов чело­век. Веро­ят­но, это было неиз­беж­но: на рас­пад общности/контекста куль­ту­ра мог­ла отве­тить толь­ко язы­ком сов­па­де­ний, а сов­па­де­ние — это при­ла­вок, види­мо, поэто­му све­тя­ща­я­ся вит­ри­на — еще один визу­аль­ный образ рус­ской про­зы: от года — пре­мия, к пре­мии — выстав­ка. Воз­мож­но, вез­де так, я пло­хо зна­ком со всем осталь­ным, тут я мало отли­ча­юсь от про­зы, но язык сов­па­де­ний мне реши­тель­но не нра­вит­ся. Про­за ста­ла рас­пи­са­ни­ем в днев­ни­ке, вре­мя вер­нуть­ся в школу.

Веро­ят­но, нуж­но о про­зе рисо­вать. Но когда каран­даш каса­ет­ся бума­ги, он не чув­ству­ет нити, воз­мож­но, аква­рель, и нет, ско­рее, отпе­чат­ки. Товар­ные чеки, офор­ты, коллажи.

–В.П., кар­ти­на: Васи­лий Верещагин