Фото из лич­но­го архива

Раз­го­вор с кри­ти­ком, кино­до­ку­мен­та­ли­стом и про­за­и­ком Мар­той Анто­ни­че­вой.

***

Совсем недав­но мы опуб­ли­ко­ва­ли твой рас­сказ, я горд, что стал в какой-то сте­пе­ни тво­им пер­вым изда­те­лем. И там такая про­ис­хо­дит, кажет­ся, совсем уди­ви­тель­ная шту­ка. Воров­ство опи­са­но как совсем буд­нич­ное, почти рутин­ное собы­тие…

Да, я хоте­ла под­черк­нуть повсе­днев­ность, при­выч­ность поступ­ка, кото­рый рань­ше был свой­стве­нен толь­ко мар­ги­наль­ной части обще­ства. Доста­точ­но оста­вить теле­фон в пуб­лич­ном месте, что­бы понять, как это работает.

То есть ты тоже чув­ству­ешь, что воров­ство ста­но­вит­ся частью куль­ту­ры, поли­ти­ки, и в какой-то сте­пе­ни спо­со­бом обще­ния?

Думаю, это обще­че­ло­ве­че­ское явле­ние. Воров­ство вполне может вос­при­ни­мать­ся и как кра­жа в пря­мом зна­че­нии, и как тра­ди­ция (заим­ство­ва­ние, кросс-куль­тур­ный диа­лог). Язык дает мно­же­ство вари­ан­тов интер­пре­та­ции. Но я бы не ста­ла так уж глу­бо­ко свя­зы­вать куль­ту­ру и поли­ти­ку. Худож­ник (в широ­ком смыс­ле) может спо­кой­но жить вне политики.

Но ведь их вза­им­ное сопо­ло­же­ние объ­яс­ни­мо: поли­ти­ке нужен язык, что­бы иметь пра­во на жест, а лите­ра­ту­ре нужен жест, что­бы удер­жать дей­стви­тель­ность.

Для поли­ти­ки име­ет зна­че­ние рито­ри­ка, не лите­ра­ту­ра, об этом весь Каф­ка. Писа­те­ли, кото­рые идут в поли­ти­ку, очень быст­ро утра­чи­ва­ют навык пись­ма, ста­но­вясь ярки­ми ора­то­ра­ми, но не писателями.

Я не очень уве­ре­на, что усло­вия для суще­ство­ва­ния лите­ра­ту­ры опре­де­ля­ет поли­ти­ка. Обще­ми­ро­вой кон­текст гово­рит как раз об обратном.

И тем не менее, Эду­ард Лимо­нов – самый вли­я­тель­ный сего­дня автор. Не пото­му ли, что про­за, осно­ван­ная на лич­ной био­гра­фии сего­дня, по сути, един­ствен­ный спо­соб сде­лать повест­во­ва­ние дей­стви­тель­ным? В худ­шем слу­чае полу­ча­ет­ся сто­ри­тел­линг и жур­на­ли­сти­ка, в луч­шем – все-таки искус­ство и, может быть, политика.

На мой взгляд, био­гра­фич­ность свя­зы­ва­ет, сби­ва­ет ори­ен­тир: если то или иное собы­тие в жиз­ни настоль­ко заде­ва­ет тебя, что ты от него зави­сишь, это уже не лите­ра­ту­ра, а пси­хи­ат­рия — пси­хо­ло­ги­че­ская потреб­ность изжить тяго­тя­щий эмо­ци­о­наль­ный опыт, к лите­ра­ту­ре не име­ю­щая пря­мо­го отно­ше­ния. Гройс, гово­ря о Лимо­но­ве, счи­та­ет пре­де­лом био­гра­физ­ма сел­фи – «лите­ра­ту­ра воз­мож­на толь­ко как сел­фи», «писать мож­но толь­ко о себе». Прав­да, не уточ­ня­ет, что есть раз­ни­ца меж­ду сел­фи Лимо­но­ва и обыч­но­го чело­ве­ка из любо­го рос­сий­ско­го горо­да. Чест­но гово­ря, я с тру­дом пред­став­ляю себе такое раз­ви­тие про­зы. Мас­скульт довел этот при­ем до абсур­да, пре­вра­тив в симу­лякр. Дно ворва­лось в нашу жизнь через инстаграм.

Сего­дняш­ний отрыв лите­ра­ту­ры от реаль­но­сти — один из симп­то­мов утра­ты чита­те­ля – она абсо­лют­но и как буд­то наме­рен­но несовременна.

То есть сей­час чита­те­ля у нас нет?

Не то что­бы совсем, но, как мне кажет­ся, сред­не­ста­ти­сти­че­ский и самый мас­со­вый чита­тель совре­мен­ной рус­ской лите­ра­ту­ры – это жен­щи­на лет 50, кото­рая хочет быть в кур­се акту­аль­ных тен­ден­ций, и любит слож­но­со­чи­нен­ные фра­зы, что­бы ска­зать: «Ай да Пуп­кин! Ай да сукин сын!».

Она поку­па­ет кни­ги и чита­ет их перед сном – так лег­че засы­пать. Когда ей надо­еда­ет совре­мен­ная лите­ра­ту­ра, она воз­вра­ща­ет­ся к клас­си­ке, что­бы потом сно­ва изме­нить ей с какой-нибудь новин­кой из раз­де­ла самых попу­ляр­ных на рас­клад­ках в мага­зи­нах. Понят­ное дело, это не тот чита­тель, на кото­ро­го я ориентируюсь.

По-тво­е­му, тра­ди­ции пись­ма сей­час совсем не осталось?

Не совсем: когда я читаю тек­сты совре­мен­ных рос­сий­ских писа­те­лей, кажет­ся, что мы не пре­одо­ле­ли модер­низм. В 20–30‑е годы как буд­то обо­рва­лось что-то (понят­но, в общем, что), и даль­ше лите­ра­ту­ра зажи­ла какой-то очень стран­ной жиз­нью – отдель­ным локу­са­ми, раз­ви­ва­ю­щи­ми­ся нерав­но­мер­но. Послед­ствия мож­но наблю­дать до сих пор.

Но если тра­ди­ции нет, то зна­чит мы в нуле­вой точ­ке? Вот Мале­вич в назван­ных тобой 30-х как раз к этой точ­ке стре­мил­ся…

Мы в нуле­вой точ­ке по той про­стой при­чине, что дей­стви­тель­ность уста­ре­ва­ет быст­рее, чем мы нахо­дим сло­ва, что­бы ее осмыс­лить, най­ти ей опре­де­ле­ние. Тех­но­ло­гии раз­ви­ва­ют­ся очень быст­ро, а чело­век все еще сидит на кухне и смот­рит ново­сти в 21:00, слиш­ком силь­ное про­ти­во­ре­чие меж­ду тем, что дает­ся, и что есть.

Лег­че не будет, будет труд­нее – раз­об­щен­ность рас­тет, все мень­ше людей инте­ре­су­ют­ся лите­ра­ту­рой, пото­му что про­сто не нахо­дят там для себя ниче­го, на что ото­зва­лось бы их серд­це. Дистан­ция толь­ко уве­ли­чи­ва­ет­ся. Мы живем в медиа­про­стран­стве, и пока не пой­мем, как инте­гри­ро­вать в него лите­ра­ту­ру, будет толь­ко хуже.

Что же тогда, по-тво­е­му, совре­мен­ная лите­ра­ту­ра? Что ее отли­ча­ет? Соот­вет­ствие вре­ме­ни, тех­но­ло­гии? Или что?

Связь с совре­мен­но­стью преж­де все­го. Меня инте­ре­су­ет язык и мане­ра пись­ма (стиль в самом широ­ком пони­ма­нии). Рань­ше я не мог­ла понять, как воз­мож­на лите­ра­ту­ра после Набо­ко­ва, и поче­му все эти люди все еще пишут, но со вре­ме­нем осо­зна­ешь, что язык любой, даже вели­кой лите­ра­ту­ры, уста­ре­ва­ет, и нуж­но какое-то дви­же­ние впе­ред в повест­во­ва­тель­ной мане­ре. Писать сего­дня так, как Набо­ков, невоз­мож­но.

Допу­стим, поче­му сей­час так мало хоро­ших рома­нов на рус­ском язы­ке? На мой взгляд, не полу­ча­ет­ся дер­жать фор­му. В англо­языч­ной про­зе фор­ма дер­жит­ся толь­ко за счет того, что рома­ны ста­но­вят­ся чем-то вро­де сери­а­лов, как по фор­ме, так зача­стую и по содержанию.

Имен­но поэто­му меня инте­ре­су­ет рас­сказ, для наше­го вре­ме­ни – иде­аль­ная фор­ма. Дру­гое дело, что при­ня­то его вос­при­ни­мать как побоч­ный про­дукт, малень­ко­го урод­ца, кото­рый мог бы вырас­ти, но не вырос, и так и остал­ся кар­лу­шей. Думаю, со вре­ме­нем такое отно­ше­ние изме­нит­ся, как меня­ет­ся время.

А насколь­ко язык может соот­вет­ство­вать тех­но­ло­гии? По мне, рус­ский язык, будучи пла­стич­ным и лояль­ным к заим­ство­ва­ни­ям, совсем не готов к новой реаль­но­сти. Ну то есть пред­ста­вить себе худо­же­ствен­ный текст, в кото­ром фигу­ри­ру­ют «яндекс.нави­га­тор», «гугл.мэпс», невоз­мож­но, язык сопро­тив­ля­ет­ся, лома­ет­ся ритм и т.д.

Поче­му же, мне кажет­ся, мож­но как-то при­ду­мать. У тех­но­ло­гич­ных книг, фан­та­сти­ки сей­час наи­боль­ший потен­ци­ал.  Дру­гое дело, все меня­ет­ся слиш­ком быст­ро, и лет через 10 никто, воз­мож­но и не вспом­нит нави­га­то­ры и кар­ты, они ста­нут, напри­мер, частью очков, кото­рые, как в «Тер­ми­на­то­ре» будут ска­ни­ро­вать поверх­ность и выда­вать крат­кий отчет. Мне кажет­ся, попу­ляр­ность сери­а­ла «Чер­ное зер­ка­ло» как раз гово­рит о том, что чело­ве­ку инте­рес­но разо­брать­ся, в каком мире он живет.

Как ты нача­ла писать рас­ска­зы?

Слу­чай­но, бла­го­да­ря доку­мен­таль­но­му кино: нача­ла писать, когда сни­мать уже не было физи­че­ской воз­мож­но­сти — через неболь­шой про­ме­жу­ток вре­ме­ни у нас роди­лись дети.

Для кого-то пер­вые три как мини­мум года после рож­де­ния детей – поте­рян­ное вре­мя, но не для меня. Ста­ла изу­чать режис­сер­ские мето­ди­ки, преж­де все­го, пере­смат­ри­вать Лоз­ни­цу, — для меня это один из глав­ных режис­се­ров-доку­мен­та­ли­стов. Имен­но его доку­мен­таль­ные прак­ти­ки ста­ли для меня точ­кой пере­хо­да от кино к литературе.

То есть у тебя полу­чил­ся типич­ный путь совре­мен­но­го дра­ма­тур­га, для кото­ро­го вли­я­ние кино на стиль и язык важ­нее соб­ствен­но лите­ра­тур­ной традиции?

Нет, если под типич­ным ты име­ешь вви­ду пред­ста­ви­те­лей новой дра­мы. Их боль­ше все­го инте­ре­су­ет театр, меня же — визу­аль­ные прак­ти­ки, а точ­нее — спо­соб рас­ска­зать исто­рию, по сути, без слов, уло­вить дра­ма­тур­гию момен­та в повсе­днев­ном тече­нии вре­ме­ни, когда кажет­ся, что ниче­го не происходит.

К игро­во­му кино или теат­ру это име­ет мало отно­ше­ния, так как в доку­мен­таль­ном кино, по сути, не быва­ет при­выч­ных для кино­сце­на­ри­ев. Ты дви­жешь­ся куда-то через кар­тин­ку, ситу­а­цию, момент. Ино­гда какой-то слу­чай­ный эпи­зод может стать клю­че­вым. Это не теат­раль­ный подход.

Я не заду­мы­ва­лась об этом рань­ше, но у доку­мен­таль­но­го кино дей­стви­тель­но очень мно­го обще­го с лите­ра­ту­рой. Пона­ча­лу мне каза­лось, что боль­ше с теат­ром, и я посвя­ти­ла изу­че­нию дра­ма­тур­гии какое-то неве­ро­ят­ное коли­че­ство вре­ме­ни, о чем, прав­да, совер­шен­но не сожа­лею. Напи­са­ла в ито­ге три пье­сы, поучаст­во­ва­ла в раз­ных кон­кур­сах, и даже полу­чи­ла за одну из них приз.

Вско­ре поня­ла, что доку­мен­таль­ное кино и спе­ци­фи­ка его дра­ма­тур­гии бли­же к про­за­и­че­ско­му повест­во­ва­нию. Очень схо­же стро­ят­ся сюже­ты, так же изби­ра­тель­на каме­ра, не менее изощ­рен­ные спо­со­бы при­хо­дит­ся при­ду­мы­вать, что­бы рас­крыть харак­тер пер­со­на­жа. И дистан­ция, ради сокра­ще­ния кото­рой в док­ки­но при­хо­дит­ся боль­ше все­го рабо­тать, в про­зе меж­ду авто­ром и геро­ем мини­маль­на, а зача­стую ее про­сто нет.

По-тво­е­му, раз­ли­чий меж­ду про­зой и кино совсем не оста­лось?

Нет, в наше вре­мя они еще менее близ­ки, чем рань­ше. Про­сто сей­час, как, воз­мож­но, в самый момент его появ­ле­ния, изу­че­ние кино может помочь най­ти свой язык и мане­ру повест­во­ва­ния в про­зе, рас­ска­зать свою исто­рию ина­че, чем раньше.

Тот слу­чай, когда одна область искус­ства обо­га­ща­ет дру­гую. И, если про­за замет­но повли­я­ла на кино за послед­нюю сот­ню лет, то вли­я­ние кино на лите­ра­ту­ру замет­но лишь поначалу.

Реаль­ность, кото­рая в док­ки­но до сих пор поче­му-то счи­та­ет­ся отра­же­ни­ем окру­жа­ю­ще­го нас мира, на самом деле абсо­лют­но иден­тич­на про­зе. В обо­их слу­ча­ях автор (кни­ги или филь­ма) ее пере­со­зда­ет, и в ито­ге полу­ча­ет­ся новый мир, иная дей­стви­тель­ность. В док­ки­но это рабо­та­ет бла­го­да­ря выбо­ру сцен, тому, что фак­ти­че­ски ока­зы­ва­ет­ся в кад­ре, мон­та­жу и про­чим осо­бен­но­стям, свя­зан­ным с выбо­ром режиссера.

При этом для меня зна­чи­мым явля­ет­ся не сюжет как тако­вой, а неза­мет­ные дви­же­ния души, кото­рые про­яв­ля­ют­ся в мелочах.

Кине­ма­то­гра­фич­ность тво­их рас­ска­зов – это пер­вая и самая оче­вид­ная их осо­бен­ность, но в осталь­ном у меня созда­лось дру­гое совер­шен­но впе­чат­ле­ние. Вот в «Кра­же», напри­мер, про­за дела­ет сим­во­лом саму худо­же­ствен­ную реаль­ность, но не отдель­ные дета­ли. Сло­ман­ный зуб героя — это ведь совер­шен­но нена­гру­жен­ная подроб­ность, по-мое­му. Но с нее все начи­на­ет­ся и рас­тет даль­ше, что­бы замкнуть­ся на поступ­ке, кото­рый совсем оста­ет­ся без послед­ствий.

Не вижу про­ти­во­ре­чия. Я шла от сна с зуба­ми, от мел­кой непри­ят­но­сти, кото­рая рас­стра­и­ва­ет и испод­воль воз­дей­ству­ет на чело­ве­ка, до чего-то более серьез­но­го, рас­ша­ты­ва­ю­ще­го его жизнь, травмирующего.

Лег­кий дис­ком­форт чаще все­го вызы­ва­ет раз­дра­же­ние, за кото­рое, в свою оче­редь цеп­ля­ют­ся дру­гие эмо­ции, — они неяв­ные, что-то вро­де фона, но этот фон и состав­ля­ет осно­ву жиз­ни, моти­ви­ру­ет чело­ве­ка на те или иные поступки.

Один чело­век, про­чи­тав­ший этот рас­сказ, ска­зал мне, что герой мало­эмо­ци­о­на­лен. Мне кажет­ся, эмо­ции – не все­гда широ­кие жесты, зача­стую един­ствен­ной эмо­ци­ей, кото­рую может поз­во­лить себе чело­век, ока­зы­ва­ет­ся раз­дра­же­ние, с ним при­хо­дит­ся про­сы­пать­ся каж­дый день, мирить­ся, жить дальше.

Кине­ма­то­гра­фич­ность свя­за­на с визу­аль­но­стью: сна­ча­ла я пред­став­ляю пол­но­стью кар­тин­ку, после ее опи­сы­ваю, до каж­дой мель­чай­шей зна­чи­мой подробности.

Насколь­ко тебе меша­ет твой ста­тус кри­ти­ка?

Думаю, мешать он нач­нет чуть поз­же, когда, я наде­юсь, посте­пен­но появят­ся пуб­ли­ка­ции в жур­на­лах, и в даль­ней пер­спек­ти­ве — вый­дет кни­га. Не знаю, прав­да, когда имен­но это слу­чит­ся, я не силь­но тороп­люсь. В осталь­ном пока пару раз уда­лось полу­чить отказ от пуб­ли­ка­ции быст­рее, чем в стан­дарт­ные два-три меся­ца или полгода.

Нам изве­стен слу­чай Али­сы Гани­е­вой, ей репу­та­ция кри­ти­ка, ско­рее, помог­ла. И она пошла по само­му оче­вид­но­му пути экзо­ти­за­ции, хотя и смог­ла обой­ти био­гра­физм. Твоя про­за лише­на и того, и дру­го­го. Это созна­тель­ная уста­нов­ка? Ты как буд­то пред­по­чи­та­ешь дога­ды­вать­ся, а не дешиф­ро­вать опыт.

Раз­ли­чие дик­ту­ет реаль­ность: если бы я жила мно­го лет в дале­ком ауле, то, навер­ное, мне было бы, о чем рас­ска­зать, но у меня немно­го иная ситу­а­ция – в ран­нем дет­стве я пере­еха­ла из мно­го­мил­ли­он­но­го муль­ти­куль­тур­но­го горо­да в Сара­тов, кото­рый толь­ко недав­но пере­стал быть закры­тым. По ощу­ще­ни­ям, это как из филь­мов Фел­ли­ни пере­прыг­нуть в «Брат» Бала­ба­но­ва, очень отрезвляет.

Пони­ма­ние при­ро­ды дру­го­го, — то, что инте­ре­су­ет меня боль­ше все­го. И, если в док­ки­но дистан­ция меж­ду чело­ве­ком и каме­рой порой замет­на, не все­гда лег­ко дает­ся ее пре­одо­леть, то в про­зе не нуж­но при­ла­гать неве­ро­ят­ных уси­лий, что­бы мак­си­маль­но при­бли­зить­ся к нему.

Дру­гой, как отра­же­ние, зача­стую иска­жен­ное, — ката­ли­за­тор, кото­рый помо­жет луч­ше понять себя. Лич­ный опыт у меня не настоль­ко непо­вто­рим, что­бы ста­но­вить­ся осно­вой повест­во­ва­ния, поэто­му при­хо­дит­ся не пере­ска­зы­вать, а при­ду­мы­вать, заим­ство­вать чужой опыт. Вот такое полу­ча­ет­ся воровство.

Рас­сказ кажет­ся мне иде­аль­ной фор­мой. Он не дает заску­чать, но при этом, как без­дон­ная кор­зи­на, вме­ща­ет в себя очень мно­гое. И, — ты вер­но заме­тил, — я дви­га­юсь очень посте­пен­но, от мело­чей. Мне нуж­но все ощу­пать, потро­гать, послу­шать, что­бы потом обо­зна­чить это в про­стран­стве, зна­чи­мо все. Я не даю оцен­ку поступ­кам, герои могут оши­бать­ся, — это их выбор.

Есть ли писа­те­ли, на кото­рых ты ори­ен­ти­ру­ешь­ся как на пред­ше­ствен­ни­ков?

Есть толь­ко один автор, кото­ро­му я отда­ла несколь­ко лет жиз­ни – Вла­ди­мир Набо­ков. Думаю, что не зря: отзы­вы Дональ­да Бар­то­на Джон­со­на и Мак­си­ма Шра­е­ра в дан­ном слу­чае – некий кри­те­рий цен­но­сти моей рабо­ты. Без­от­но­си­тель­но нау­ки кни­ги я не пере­чи­ты­ваю, так что, гово­рить об ори­ен­ти­рах очень сложно.

Мне нра­вят­ся раз­ные авто­ры, но вряд ли в моем спис­ке будет кто-то новый для тебя – Набо­ков, Чехов, Досто­ев­ский, Кут­зее, Энквист, идео­ло­ги­че­ски мне бли­зок Уэль­бек, но я ста­ра­юсь читать раз­ную лите­ра­ту­ру, зача­стую раз­дра­жа­ю­щую, что­бы пони­мать, как она воз­дей­ству­ет на чита­те­ля, видеть контекст.

Что зна­чит для тебя реа­ли­зо­вать­ся?

Реа­ли­зо­вать­ся для меня — слиш­ком широ­кое поня­тие, кото­рое затра­ги­ва­ет раз­ные сто­ро­ны жиз­ни. В плане лите­ра­ту­ры я став­лю кон­крет­ные зада­чи, кото­рые могу выпол­нить, не строю пла­нов на будущее.

В иде­а­ле, мне хоте­лось бы издать кни­гу рас­ска­зов, сде­лать ее каче­ствен­ной, а не про­ход­ной, с хоро­шим оформ­ле­ни­ем и в нор­маль­ном изда­тель­стве. После добить­ся того, что­бы мак­си­маль­ное коли­че­ство людей смог­ло ее при­об­ре­сти и про­чи­тать без про­блем – в интер­нет-мага­зи­нах, оффлайн, через мобиль­ные устройства.

Писа­тель­ство для меня – не един­ствен­ный спо­соб само­ре­а­ли­за­ции. У меня есть двое детей, муж, мно­го люби­мых заня­тий. Если появит­ся воз­мож­ность, я вер­нусь к док­ки­но, есть задум­ки по филь­мам, но пока мне нра­вит­ся писать.

Зани­мать­ся лите­ра­ту­рой сей­час труд­но: жить писа­тель­ством невоз­мож­но, писать в стол бес­смыс­лен­но, напе­ча­тать­ся невоз­мож­но. У тебя есть реше­ние этой про­бле­мы?

Труд­но жить по про­стой при­чине – рань­ше писа­тель был соци­а­ли­зи­ро­ван. То, что было рань­ше рабо­той и счи­та­лось ста­тус­ным заня­ти­ем, в наши дни пре­вра­ти­лось в стран­но­ва­тое хобби.

Сего­дня мало про­сто писать, что­бы добить­ся успе­ха. Нуж­но про­да­вать себя, как мар­ке­то­лог, нара­щи­вать ауди­то­рию, как бло­гер, вести пре­зен­та­ции, как актер, выгля­деть, как топ-модель, и жела­тель­но иметь еще пару-трой­ку навы­ков, кото­рые могут при­го­дить­ся для веде­ния непри­нуж­ден­ной беседы.

По сути, это сте­рео­ти­пы, кото­рые навя­зы­ва­ют нам медиа, мас­со­вая куль­ту­ра и рынок, хотя на самом деле от писа­те­ля тре­бу­ет­ся толь­ко каче­ствен­ный текст, не более того. А для него — рабо­та, кото­рая бы обес­пе­чи­ва­ла и дава­ла воз­мож­ность писать.

Заду­мы­ва­ла ли ты (даже гипо­те­ти­че­ски) дет­скую книж­ку? Не пове­рю, что нет.

Мно­го лет назад вме­сте и Ирой Бога­ты­ре­вой мы напи­са­ли дет­скую книж­ку. Она была о фут­бо­ли­стах. Каж­дая гла­ва там – исто­рия из дет­ства извест­но­го фут­бо­ли­ста. Мы пыта­лись куда-то отпра­вить ее, на кон­кур­сы и в дет­ские изда­ния, но, види­мо, тема пока­за­лась не актуальной.

Сей­час я не могу пред­ста­вить себя пишу­щей дет­ские кни­ги. Мне кажет­ся, хоро­ших дет­ских книг и так доста­точ­но, их и не нуж­но много.

Совсем недав­но тебя напе­ча­та­ли в одном из тол­стых жур­на­лов. Меня удив­ля­ет при всем тво­ем скеп­ти­циз­ме стрем­ле­ние напе­ча­тать­ся. Чем это про­дик­то­ва­но? Не пре­уве­ли­чи­ва­ешь ли ты факт пуб­ли­ка­ции? Нужен ли тебе тот чита­тель, кото­ро­го тебе даст изда­тель­ство? Ты сама гово­ришь об отста­ва­нии, о том, что чита­те­ля нет и т.д.

Когда текст напе­ча­тан, он как бы ожи­ва­ет для дру­гих, ведь доста­точ­но одно­го кли­ка мыш­ки, что­бы най­ти его и про­чи­тать. Мне нра­вит­ся думать, что, если какой-то текст будет инте­ре­сен чита­те­лю, он с лег­ко­стью смо­жет про­честь и дру­гие. Как тро­пин­ка из хлеб­ных кро­шек. Сей­час, если тебя нет в гуг­ле, и шире – в интер­не­те, то тебя не суще­ству­ет. Мне доста­точ­но того, что­бы мои тек­сты мож­но было спо­кой­но най­ти. «Жур­наль­ный зал» в этом слу­чае – иде­аль­ная биб­лио­те­ка, доступ­ная для всех.

Я убеж­ден, про­за долж­на быть литур­ги­ей, риту­а­лом. Или нет?

У меня нет пока отве­та на этот вопрос. Не пото­му, что я о нем не заду­мы­ва­лась, а, ско­рее пото­му, что для отве­та на него долж­но прой­ти мно­го вре­ме­ни. Это вопрос ско­рее для мно­го­опыт­но­го писа­те­ля, а я толь­ко начи­наю, и мой путь очень инту­и­ти­вен. Невоз­мож­но дать ответ на вопрос, тре­бу­ю­щий завер­шен­но­сти, когда ты в present continuous. Для меня лите­ра­ту­ра – это про­цесс, кото­рый посто­ян­но меня­ет­ся. Я, ско­рее под­вод­ный ныряль­щик, а не свя­щен­ник. Могу най­ти жем­чу­жи­ну, а могу задох­нуть­ся от недо­стат­ка кислорода.