Как у ката­ма­ра­на два уха, так и у любой сущ­но­сти есть источ­ник. То есть голо­ва, то есть мысль, то есть идея. Источ­ник идеи так­же оче­ви­ден. Идея субъ­ек­тив­на. Зна­чит источ­ник вся­кой идеи — “я”. Не “я” в смыс­ле Вик­тор Пуч­ков, трид­ца­ти лет от рода и поло­вин­ки, а “я” как стро­ка и при­зре­ние. При­з­реть идею и пре­зи­рать себя — в этом пла­то­нов­ский смысл диа­ло­га. Пото­му, когда моло­до­му да ран­не­му сове­ту­ют стро­ить диа­лог по-пла­то­нов­ски (и по Пла­то­но­ву, кста­ти, тоже) — это не горь­кая усмеш­ка, это слу­чай­ное попа­да­ние в яблоч­ко. Совре­мен­ным дура­кам все ясно, они носят­ся с насто­я­щим как с фабир­шем или тре­щет­кой, по-ско­мо­ро­шьи. Хит­рец, смот­ри даль­ше и в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии. Я тоже раб идеи. Когда ты ста­но­вишь­ся рабом, то твой хозя­ин повсю­ду. Так и со мной. Я вижу пар­тии сво­их музык у кого-то дру­го­го, узнаю аккор­ды, пере­бо­ры. Даль­ше — боль­ше. Я читаю оскол­ки соб­ствен­ных нахо­док у кого-то еще. Я пони­маю, что роман нуж­но рас­щеп­лять, как сос­ку — и вот пожа­луй­ста — новый тел­лу­ри­то­вый гвоздь. Он хорош, он обо мне. Рабом быть лег­ко, раб дела­ет рабо­ту моз­гом и не дума­ет о душе. Мой ста­рый при­я­тель гол. Ваши совре­мен­но­сти мерз­ки до того, что даже в отдель­ные момен­ты они пре­крас­ны. Я созер­цаю падаль и вос­хи­ща­юсь, как ста­рый мистик и дека­дент. Я люб­лю чэ/бэ. Даже, навер­ное, боль­ше, чем про­сто сны. Но что же даль­ше? Где осно­вы? Где сущ­но­сти? Где оре­хо­вые уши, кото­рые я так ста­ра­тель­но прятал?

Гройс отве­ча­ет пре­дель­но одно­знач­но: есть два кры­ла, два уха, две судь­бы у совре­мен­но­го худож­ни­ка. Это эффек­тив­ность. Это дли­тель­ность. Вер­нее наобо­рот дли­тель­ность дает эффек­тив­ность. Кому нуж­ны кни­ги теперь, если они конеч­ны, если они не он-лайн. Поли­ти­ка — веч­ная дли­тель­ность. И она эффек­тив­на до той поры, пока есть резуль­тат. Но и при отсут­ствии резуль­та­та — она про­дол­жа­ет длить­ся, а зна­чит эстетизироваться.

Я понял, что мне нужен ресурс. И я при­ду­мал Бусин­ку и пру­жин­ку, Бог-маши­ну, Соло­му. Это спас­ло, но не надол­го. Лен­та и дли­тель­ность уби­ва­ет еще более важ­ные вещи, дли­тель­ность уби­ва­ет идею. Об этом Гройс пред­по­чел умол­чать. Идея и диа­лог — вот конь­ки моей новой веры. Дру­зья и раз­го­во­ры — мой вер­ный манифест.

–кар­ти­на: MAMJODH