Гре­зы про­шло­го — фун­да­мент для буду­щих деклараций.

“Небес­ный Сток­гольм” — роман, кото­ро­му Олег Несте­ров, лидер “Мега­по­ли­са” и заслу­жен­ный музы­каль­ный изда­тель, отдал ни мно­го ни мало почти 8 лет. Эта кни­га, без­услов­но, этап­ная рабо­та, не толь­ко отве­ча­ю­щая иска­ни­ям, в общем, все­го рус­ско­го реа­лиз­ма послед­них лет, но и (наря­ду с быков­ским “13‑м апо­сто­лом”), пожа­луй, под­во­дя­щая неко­то­рый итог для все­го (исто­ри­че­ско­го) направ­ле­ния оте­че­ствен­ной про­зы (в диа­па­зоне, допу­стим, от Шар­гу­но­ва до Юзе­фо­ви­ча). Суть про­ста: нуж­но усло­вить­ся об опор­ных момен­тах, поло­жи­тель­ных смыс­лах и (не)вынужденных ошиб­ках. Для чего? Оче­вид­но для того, — по сло­жив­шей­ся тра­ди­ции это пра­во у нас при­над­ле­жит лите­ра­ту­ре — что­бы офор­мить новый обще­ствен­ный дого­вор. Неиз­вест­но, каким он будет, что оста­нет­ся, а что сотрет­ся, сло­вес­ность (вер­нее, даже рус­ский язык) мыс­лит точ­ка­ми, их про­тя­же­ни­я­ми, и толь­ко пер­спек­ти­ва дает кар­ти­ну отно­си­тель­ной ясности.

Для Оле­га Несте­ро­ва точ­ка эта опре­де­ле­на и во вре­ме­ни — заря шести­де­ся­тых, и в про­стран­стве — соб­ствен­но Москва, или — исполь­зуя автор­ский тер­мин — Небес­ный Сток­гольм, стро­и­тель­ству кото­ро­го посвя­ще­на не толь­ко кни­га, но и (пре­крас­ный) музы­каль­ный аль­бом “Мега­по­ли­са”, сайт и моно­спек­такль. Все вме­сте они состав­ля­ют арт-про­ект огром­ной силы, свое­об­раз­ное посвя­ще­ние роди­те­лям, попыт­ку ожи­вить неосу­ществ­лен­ные замыс­лы — раз­дуть меха свет­ло­го шести­де­сят­ни­че­ско­го воздуха.

Воз­дух, соб­ствен­но, самая важ­ная для Несте­ро­ва кате­го­рия. Ино­гда в сво­их интер­вью и выступ­ле­ни­ях он заме­ня­ет его сло­вом “уклад”. Или “про­шив­ка”. Или “куль­ту­ра”. Воз­дух, оче­вид­но, кате­го­рия вре­ме­ни, вре­ме­ни, “когда все полу­ча­лось”. Несте­ров рабо­та­ет с корот­ким всплес­ком зри­мой и воз­мож­ной уто­пии, выра­жа­ясь лите­ра­тур­но: балан­си­ру­ет на гра­ни меж­ду меч­той и химе­рой. И дела­ет это столь убе­ди­тель­но и хлест­ко, что ему веришь без­огляд­но. Вот если бы полу­чи­лось, вот если бы про­рос­ло, вот если бы сня­ли… Еще бы, все это игра­ет, про­из­но­сит и декла­ри­ру­ет чело­век, кото­рый неко­гда и сам опре­де­лил вре­мя, скром­но и тихо издав почти все замет­ные пла­стин­ки рус­ско­го поп-рока.

Здесь труд­ное свой­ство вза­и­мо­дей­ствия: Несте­ров — иде­аль­ный меди­ум для дале­ких голо­сов стре­ми­тель­но угас­ше­го поко­ле­ния. Так полу­чи­лось. Может быть, пото­му, что Несте­ров как бы посе­ре­дине меж­ду теми, кто застал тот самый “воз­дух” (Соло­вьев, Файт и т.д.), но уже слиш­ком далек от нас тепе­реш­них, и теми нами, кому это­го “воз­ду­ха” уже не доста­нет­ся. Несте­ров ока­зы­ва­ет­ся иде­аль­ным сыном: он хра­нит отцов­ские тет­ра­ди, вре­мя от вре­ме­ни загля­ды­вая в них, рас­шиф­ро­вы­вая их, учась по ним .

Четы­ре филь­ма, став­шие музы­кой — это исто­рия дви­же­ния “воз­ду­ха”, руко­твор­ное созда­ние мифа новы­ми, адек­ват­ны­ми реаль­но­сти сред­ства­ми. И это самое важ­ное дости­же­ние Несте­ро­ва: им клас­си­фи­ци­ро­ва­ны и опи­са­ны четы­ре пути рус­ской куль­ту­ры (или “воз­ду­ха” — вот поче­му рас­хо­жее опре­де­ле­ние “отте­пель” у Несте­ро­ва не в чести), пути, кото­рые мы точ­но можем назвать архе­ти­пи­че­ски­ми. Не бороть­ся и не делать (Китай­ский), бороть­ся и делать (Шпа­ли­ков), не делать и бороть­ся (Смир­нов), делать и не бороть­ся (Мотыль). И кни­га здесь — это иде­аль­ная модель кон­сер­ва­ции зна­ния, пись­мо обре­чен­но­го моря­ка, пус­ка­ю­ще­го бутыл­ку в оке­ан. И имен­но на него сма­хи­ва­ет боль­ше все­го опу­стив­ший боро­ду увле­чен­ный джентль­мен с мяг­ким голо­сом и гла­за­ми, пол­ны­ми юно­ше­ско­го огня. Автор.

Эта исто­рия, впро­чем, не мог­ла быть иде­аль­ной, так не быва­ет. Мы чув­ству­ем дви­же­ния вет­ра, мы видим клоч­ки сло­жен­ных стоп­кой несня­тых филь­мов, несбыв­ших­ся замыс­лов, засти­ран­ных на пет­лич­ке надежд — и мы уже любим их, а даль­ше мы чита­ем пись­мо, но пись­мо это напи­са­но с ошиб­ка­ми. И имен­но тут рас­кры­ва­ет­ся фор­точ­ка, гер­ме­ти­ка толь­ко что откры­то­го (пре­крас­но­го) мира съе­жи­ва­ет­ся, он по-преж­не­му оча­ро­ва­те­лен, но уже как буд­то бы не тот.

Веро­ят­но, подоб­ный фокус мог быть частью автор­ско­го замыс­ла. Наше разо­ча­ро­ва­ние от кни­ги, этот эффект порван­ной (“мухин­ской”?) стру­ны, срод­ни тому, что пере­жи­ли несте­ров­ские герои, чья моло­дость не осу­ще­стви­лась. И если все так, и мы — вос­тор­жен­ная девуш­ка Кате­ри­на Гор­де­е­ва, то мы ста­ли геро­я­ми луч­шей из воз­мож­ных постановок.

Или анек­до­тов. Анек­дот ведь — это смыс­ло­об­ра­зу­ю­щий сюжет все­го рома­на: три доб­рых молод­ца слу­жат в КГБ сочи­ни­те­ля­ми “фольк­ло­ра”, шата­ют­ся по выстав­кам, гре­зят новой эко­но­ми­кой, а после — мир схло­пы­ва­ет­ся. И анек­до­том — печаль­ным, воз­мож­но, тра­ги­че­ским — ста­но­вят­ся уже они сами. Повто­рюсь, это была бы гени­аль­ная шту­ка — наса­дить геро­ев в чита­те­лей, пере­трях­нуть их — и оста­вить воль­ны­ми слу­ша­те­ля­ми с гру­стью на гла­зах, на фигу­ре, на их жиз­ни. Пра­во­моч­ная точ­ка зре­ния, без дура­ков, доста­точ­но почи­тать рецен­зии (1, 2, 3), самой тон­кой из кото­рых выгля­дит, пожа­луй, замет­ка Оле­га Каши­на. Но автор­ская интен­ция все-таки гово­рит об обрат­ном — зада­чи срас­тить буду­щее с про­шлым не было: “Небес­ный Сток­гольм” — это уто­пия, роман-меч­та. Но, пожа­луй, и только.

Для реа­ли­за­ции уто­пии тре­бу­ет­ся нео­фит, чело­век “как-бы-с-дру­гой-сто­ро­ны”. Этим нео­фи­том ста­но­вит­ся Петя — самый необъ­яс­нен­ный и самый же абстракт­ный пер­со­наж в романе. Он лишен вся­ких соци­аль­ных, вку­со­вых, куль­тур­ных при­вя­зан­но­стей, мы не зна­ем ров­ным сче­том ниче­го из его жиз­ни, дет­ства, роди­те­лях — его един­ствен­ная зада­ча впи­ты­вать “неко­то­рое коли­че­ство раз­го­во­ров”, по-види­мо­му, запи­сы­вать их — и пере­да­вать. Запи­си эти появ­ля­ют­ся в тек­сте вооб­ще без объ­яс­не­ний в виде неких кон­спек­тов, наброс­ков, крат­ких запи­сей чужих мыс­лей или рас­ска­зов. При этом его “слу­жи­лая” роль при гэбэ не ста­вит, кажет­ся, нрав­ствен­ной дилем­мы ни перед ним, ни перед авто­ром: пер­вый роман Несте­ро­ва “Юбка” так­же рас­ска­зы­вал исто­рию пар­ней на служ­бе, слу­чай­но изоб­ре­та­ю­щих новый звук — рок-н-ролл, но там и тогда это было под­чи­не­но зада­че решить, насколь­ко модер­низм скло­нен к тира­нии? В “Сток­голь­ме” модерн от тира­нии усколь­за­ет — и рож­да­ет чистые и нежиз­не­спо­соб­ные абстрак­ции. Петя настоль­ко ото­рван от реаль­но­сти и быта, что даже его любов­ные пере­жи­ва­ния обо­ра­чи­ва­ют­ся нескон­ча­е­мым роман­ти­че­ским том­ле­ни­ем без исхо­да и про­дол­же­ния. По ходу раз­ви­тия дей­ствия (почти 10 лет жиз­ни, все 60‑е) меня­ет­ся лишь знак это­го том­ле­ния: от вос­тор­га до все­об­ще­го разочарования.

Вот перед этим Петей — гостем, эда­ким Незнай­кой в Сол­неч­ном Горо­де, не пре­ры­ва­ю­щим раз­го­во­ры с соб­ствен­ной сове­стью, или, может быть, даже оча­ро­ван­ным стран­ни­ком из буду­ще­го, наше­го вре­ме­ни, оди­но­ким кос­мо­нав­том, кото­ро­го не ста­ли искать после испы­та­ния — и про­хо­дит сооб­раз­ное уто­пи­че­ско­му кано­ну раз­вер­ты­ва­ние гра­ниц Небес­но­го Сток­голь­ма: кибер­не­ти­ки, “отте­пе­ли”, вне­пла­но­вой, “низо­вой” эко­но­ми­ки, худо­же­ствен­но­го аван­гар­да, “шести­де­сят­ни­че­ско­го” кино, пер­вых граж­дан­ских акций про­те­ста и т.д. Впро­чем, гра­ни­ца эта непроч­ная, как непроч­ная она и у анек­до­та: смех может закрыть гла­за, ото­дви­нуть подаль­ше прав­ду, а после оста­вить тебя один на один с собой. Так из-под рас­тер­то­го по сине­ве ноч­но­го мос­ков­ско­го неба рас­пол­за­ет­ся тра­ги­че­ская усмеш­ка писа­те­ля из “Стал­ке­ра”.

Абстрак­ция не пред­по­ла­га­ет ника­ких сти­ли­сти­че­ских изыс­ков: пер­со­на­жи раз­бра­сы­ва­ют­ся по исто­ри­че­ской пря­мой “отте­пель­но­го” деся­ти­ле­тия, кол­ли­зии и кон­флик­ты увя­зы­ва­ют­ся с “точ­ка­ми невоз­вра­та”. “Небес­но­му Сток­голь­му” поза­рез не хва­та­ет того само­го “воз­ду­ха”, о кото­ром он соб­ствен­но и напи­сан. Сооб­раз­но про­ва­лам в сти­ле, про­ва­ли­ва­ет­ся и язы­ко­вая ткань сюже­та. Диа­ло­ги лише­ны слу­чай­но­стей, отто­го почти каж­дый из них тре­бу­ет снос­ки, объ­яс­не­ния и ссыл­ки на соот­вет­ству­ю­щую лите­ра­ту­ру. Соб­ствен­но при­ме­ча­ния и состав­ля­ют важ­ную часть кни­ги, они неот­рыв­ны от нее — и я думаю, что начи­нать читать роман нуж­но имен­но с них. Это дей­стви­тель­но занят­но: прой­ти автор­ский путь, опре­де­лить круг его чте­ния (не само­го глу­бо­ко­го, вполне доступ­но­го, кста­ти: боль­шин­ство источ­ни­ков опуб­ли­ко­ва­ны одним изда­тель­ством), узнать судь­бы геро­ев. Но сама кни­га от цен­но­сти при­ме­ча­ний совсем ниче­го, увы, не выигрывает.

“Небес­ный Сток­гольм” оста­ет­ся важ­ным собы­ти­ем куль­ту­ры лишь в связ­ке со всем несте­ров­ским про­ек­том, но сам по себе, к сожа­ле­нию, ока­зы­ва­ет­ся лишь точ­кой, лишен­ной протяжения.