Начало января. Таллин, задыхавшийся первые десять дней нового года от снега и влажного морского ветра, как-то вдруг избавляется от пьяных туристов и перекрашивается в будничные цвета, слякоть и какую-то серую тишину. Изредка слышны гудки заполненных похмельными финнами паромов, крики кружащих возле русалки лебедей, по привычке ждущих белых ощипков хлеба от сентиментальных русских, которые сейчас в глупом ожидании стоят сейчас на латвийской границе в окружении одетых в похожую на нацистскую форму таможенников, с трудом скрывающих свое незнание нашего языка. 10 января. Город пустеет и тает стремительно, как будто снег — это тоже часть ярмарки, которую спешно демонтируют унылые эстонские парни. Пожарники сбивают сосульки по улице Пикк. Ленивые продавцы войлочных шерстяных тканей нехотя открывают свои лавки — все равно стоять весь день пустыми. И даже продавцы жареного миндаля из вычурной лавки ресторана Олде Ханса вынуждены раздавать свои орехи, дабы хоть кто-то купил больше, чем попробовал. Каждый час на пустой улице перед Старой аптекой белокурый эстонец в красном колпаке стонет и зазывает хмурых соотечественников в лавку, но они не обращают на него никакого внимания. С улиц исчезают сувениры, их некому показывать боле. Весь старых город с башней Толстая Маргарита, сыреет, покрывается каким-то мрачным туманом, гаснет, как мираж, как мрачный атавизм в клещах современных зданий, торговых моллов и офисных центров.

Вместе со снегом исчезает и сам Таллин, перед глазами его невзрачность, бедность, запущенность, кривизна. В общем, это беда всех восточноевропейских городов, могущих существовать только в атмосфере карнавала. Наше движение из Талинна в Прагу, затем в Дрезден и дальше к северу Германии еще больше убеждает меня в этой мысли. Всеобщая бедность, какая-то покинутость, отсутствие духа быть собой, впрочем, эта старая ментальная уловка — “стань самим собой”, “обрети себя” — она совсем тут не прижилась, у нас невозможно быть самим собой, это фикция, нам это ясно, в отличие от тех же, скажем, американцев, выбирающих комфорт как атрибут стиля, французов, предпочитающих утонченность как ментальное качество. Их тщетный поиск себя — это их стиль и их трагедия. Трагедия Восточной Европы заключается в становлении, она не может расти. Это атрибут отсутствия истории. Маленькие народы горды, но нелепы в своем стремлении обрести ее. Отсутствие истории исключает религиозность, они с радостью превращают свои культовые постройки в мемориалы и музеи, водят по ним толпы зевающих приезжих и в тоже время стараются не вмешиваться в ход их естественного разрушения, так справедливей, так красивей, в конце концов, решают они. Эта эрозия памятников не может не отразиться на человеке. Мы стоим возле пустого постамента памятника Солдату-освободителю и изучаем карту, нам нужно попасть в одно из подсобных помещений местной Национальной библиотеки, именно там нас ждут. Мы проходим вниз по скверу, огибаем церковь какого-то Карла, переходим улицу. На проходной нас никто не останавливает.

Мы вернулись в сырой ветреный Старый город, замерзли, зашли в Пеппер Сак и выпили там немного водки. Девушка, принимая от меня расчет, почему-то улыбалась и плохо пыталась выразить свою благодарность по-английски. Я спросил, а будет ли тут сегодня вечером представление со шпагами и выпивкой. Она сказала — нет, туристов совсем не осталось в городе.
В Таллине особенно чувствуется ущербность всего нашего постсоветского состояния. Мы как будто заляпаны чем-то, знаем об этом, стесняемся этого. Для нас город — это не вызов, а просто некая парадигма, от которой надо избавиться, уйти, уехать, забыть. Дело не в суете, скоростях, людях. В чем-то совсем другом, совсем. Сквозь центральные ворота проходят оранжевые кришнаиты, я пытаюсь их сфотографировать, они останавливаются и начинают мне позировать. Фотография все равно не получается, слишком плохой свет или просто у меня кривые руки.
В гостинице мы встречаем пожилого фина, просим его рассказать о Хельсинки, стоит ли вообще туда ехать. Фин долго соображает и говорит, что единственная достопримечательность столицы Финляндии — Стокман в центре. А в целом, он не советует туда ехать. Мы выпиваем и с ним, запираемся в удушливом маленьком номере студенческого отеля. Миловидная русская хостесс с грустным лицом приносит нам чайник вина.

–В.П.