Писатель Чижов похож на всех своих персонажей сразу. И одновременно от каждого из них очень далек. Также и его литература — близка и на расстоянии. Думаю, что весь его секрет в этой одномоментности стиля, точности, рассудка и игры. Писатель Чижов — это улыбка, со всеми коннотациями, звонками, аллюзиями, которые несет в себе это слово.
* * *
Восток у Вас — это огромная, неведомая и губящая сила. Почему?
Восток, как сказал бы какой-нибудь современный философ, это «иное Запада», то есть его противоположность и одновременно пространство, куда западный человек проецирует свои страхи, вытесненные и скрытые желания, фантазии и прочее. Коштырбастан из Перевода с подстрочника – страна, где нет невозможного. Но за чудесное исполнение желаний, естественно, приходится платить. Особенно если оно связано с действием непредсказуемой и непостижимой силы. Путешествие на восток – сюжет, имеющий богатую историю в литературе – и означает принятие иного, погружение в иное и отдачу себя во власть этой силы. Почему она непременно оказывается губящей? Вероятно, потому, что пути человека и пророка, не важно, подлинного или мнимого, противоположны, а если они пересекаются, человек в этом столкновении обречен.
Почему ваши героини предпочитают восточных мужчин?
Насколько я помню, это верно только в отношении героини Персонажа без роли. Почему? Ну, скорее всего, потому, что человек иного мира – а восток или Кавказ в Персонаже без роли это совершенно другой мир – не подчинен законам здешнего и союз с ним обещает возможность подняться над этими законами. А Ольга из Персонажа как раз из тех, кто стремится к такой свободе, кого общие для всех законы явно стесняют.
Ваши герои, кажется, застряли в прошлом — и единственной связью с настоящим для них становится женщина. Рефлексия по отношению к женщине — это и есть единственно возможное настоящее или нет?
Это верное наблюдение: женщины, мне кажется, действительно больше привязаны к настоящему, чем мужчины, которые часто зациклены на своих целях, а цель – это мост из прошлого в будущее, пролегающий над настоящим. Но, конечно, не одна женщина связывает мужчину с современностью, к этому приводит любая активная деятельность, вот только среди моих главных героев есть писатель, поэт, переводчик, продавец комиссионки, а деятелей что-то маловато. Вероятно, причина в том, что они, как и я сам, прежде всего наблюдатели, созерцатели, а не деятели. И они не столько застряли в прошлом, как вы говорите, сколько стремятся освободиться от времени, во всяком случае, это так для Струны и режиссера Завражного из Персонажа без роли, планирующего с помощью своей постановки Макбета настоящее магическое восстание против современного мира. Причем освободиться от времени они мечтают в двух смыслах: прежде всего от современности как суммы общеобязательных тем, неизбежной для всех и каждого повестки дня, и, во-вторых, от времени как физической реальности, сначала старящей, а затем истребляющей все живое. В первом романе Темное прошлое человека будущего отношения героя со временем сложнее: он, наоборот, избавляется от прошлого, продавая старую квартиру, подменяя подлинные истории своих предков чужими, и это избавление открывает его для будущего, позволяет обрести везение и удачу, то предчувствие наступающих событий, за которое его называют «марионеткой грядущего».
Вы согласны, что все женские образы у Вас — это одна и та же женщина? Кто она? Есть ли у нее прототип?
Да нет, у них, безусловно, есть прототипы, и все они разные. Наверное, у них есть что-то общее и, может быть, больше, чем мне кажется, но, думаю, это, скорее, связано с тем, как я их видел, чем с ними самими. Может, дело в моих предпочтениях, в том числе и бессознательных, не знаю… Ведь у всех людей можно найти общее… скажем, мои женские героини, в отличии от мужских персонажей, не отличаются особой интеллигентностью… Но это не так уж и важно. Различия интересуют меня гораздо больше, чем сходство. Как пишет один мой любимый автор: «Два песчаных пляжа могут отличаться одной песчинкой, но эта песчинка центральна».
Откуда возникают ваши сюжеты? Есть ли в них автобиографические элементы? Не этим ли объясняются некоторые повторяющиеся мотивы?
Отчасти автобиографичны, то есть, связаны с отдельными эпизодами моей жизни, первые два романа, тогда как замысел Перевода с подстрочника возник независимо от моих поездок на восток, и сам я никаких восточных поэтов никогда не переводил. Что до повторяющихся мотивов, которые действительно есть в первом и втором романах, то вызвано это просто-напросто тем, что между ними прошло столько времени, что берясь за Персонажа без роли, я уже начисто забыл Человека будущего, точнее, его сюжетные перипетии, которым не придавал особого значения. Да и сходство таких мотивов, как, скажем, связь героини с персонажем криминального мира, мне кажется поверхностным, важнее то, что связь эта у Ирины из Темного прошлого и Ольги из Персонажа носит совершенно разный характер. А если уж искать действительно значимый повторяющийся мотив, то это будет столкновение человека со сверхчеловеком, который может выступать в роли человека будущего, мага или пророка, но в каждом случае это либо персонаж, на самом деле сумевший раздвинуть границы человеческого удела, заглянуть в сверхчеловеческое, либо претендующий на это. Тема ограниченности людской участи, в которой человек мало что способен решить сам, и возможностей ее преодоления меня довольно сильно интересует.
Что для вас важнее, язык или сюжет? Согласны ли Вы, что роман — это произведение о языке?
Нет, совершенно не согласен. И то и другое первостепенно, но и язык, и сюжет – инструменты, с помощью которых мы вникаем в реальность нашей жизни, не важно, материальную, сновидческую или даже какую-нибудь виртуальную, воображаемую. Есть авторы, для которых язык важнее реальности, важнее всего, но это исключения, и волнуют они нас, как правило, не одним только языком, а чем-то еще… Я говорю сейчас о Платонове и Саше Соколове – в лучших вещах обоих за сколь угодно изощренным языком стоит экзистенциальная глубина, находящая в нас отклик. Но у того же Платонова есть вещи, написанные тем же немыслимым языком – он, кажется, выходил у него сам собой — оставляющие читателя равнодушным, потому что за ним ничего больше нет. Или Палисандрия Соколова, многое у Лескова, или, скажем, такие изысканные в плане языка писатели, как Распутин с Астафьевым – у всех этих блестящих стилистов есть вещи более цепляющие и менее, и зависит это совсем не от языка. Одного языка мало. Так же как мало одного сюжета. Главное, как глубоко этот язык и этот сюжет сумели проникнуть.
Что такое, по-вашему, стиль?
Стиль возникает из столкновения языка с реальностью, из вникания, вчувствования в нее. Если же столкновения не происходит, и язык только скользит по поверхности, возникает лишь гладкопись, которая может выражаться и в самых изощренных языковых играх – это может быть любопытно, но, как правило, имеет ограниченный интерес. По крайней мере, для меня. Стиль – это человек, сказал Бюффон, то есть индивидуальность, которая, в свою очередь, возникает из взаимодействия с окружением, с реальностью.
Вы по-прежнему пишете от руки?
Да, представьте себе, и пишу, и переписываю. Терпеть не могу, когда во время работы приходится отвлекаться на исправление опечаток, которые неизбежны, когда стучишь по клавиатуре. Так что и в этом я застрял в прошлом, как, по-Вашему, мои персонажи. А все мои книги, можно сказать, в буквальном смысле ручная работа. А как еще, кроме как делая свою жизнь своими руками и отказываясь от рыночного фастфуда, можем мы реализовать заложенный в ней шанс на неповторимость? Ну, а то, что широкие массы предпочитают фастфуд – с этим я ничего не могу поделать…
Насколько для Вас важен читатель? Насколько Вы чувствуете зависимость от его восприятия? Не этим ли продиктовано отчетливое авантюрное начало?
Прежде всего, для меня важен тот читатель моих текстов, которым являюсь я сам, а уж потом неведомый мне гипотетический читатель, который то ли будет, то ли нет. Я бы не хотел заставлять его скучать потому, что и сам не люблю книги, читая которые, приходится бороться со скукой. Хотя занимательность может быть разной, и неожиданный по мысли философский трактат может быть увлекательней плоского детектива. Авантюрное начало моих историй возникает, наверное, из интереса к острым ситуациям, проявляющим характеры и обнажающим корни вещей. Ведь бессюжетность жизни, о которой обычно говорят любители бессюжетной прозы, существует только на поверхности, в глубине наша жизнь еще как сюжетна. Даже сны наши сюжетны и захватывающи – попробуй, высвободись из сна! Как бы абсурдны, запутаны или отрывочны эти сюжеты порой ни казались – они-то порой и бывают самыми интересными.
Почему Ваши герои не дружат, а связываются механизмом случая?
Да я бы не сказал… Мне кажется, что тема дружбы играет важную роль и в Человеке будущего, и в Переводе. В первом романе даже женщина, принадлежавшая обоим главным героям, не становится препятствием для их дружбы, как это обычно случается. Дружба – очень сложная и хрупкая вещь, более сложная, мне кажется, чем любовь, с ней все гораздо менее понятно…
Вы верите во вдохновение?
Я без него и страницы не могу написать. К сожалению, потому что оно далеко не всегда меня дожидается. Но по обязанности или даже просто из желания закончить начатое ничего не выходит, не возникает ничего, кроме отвращения к тому, чем занят. Поиск вдохновения – одна из ключевых тем Перевода с подстрочника.
Кто из писателей Вам нравится? Интересует? Есть ли те, за чьим творчеством Вы следите?
Очень нравился недавно умерший Владимир Маканин. Кажется, единственный у нас писатель, сочетавший парадоксальные философские метафоры со вкусом к действительности и блестящим жестким письмом, без которых метафоры остаются повисшими в воздухе банальными абстракциями. По крайней мере, других таких я не знаю. Иногда с удовольствием читаю Сергея Носова, самого остроумного петербуржца, но, кажется, не всегда у него концы с концами сходятся… Сильнейшее впечатление произвели Елтышевы Романа Сенчина, после них я всегда теперь читаю его рассказы, если попадаются в периодике. Захватывающе интересен Денис Осокин, создатель, при совсем небольшом объеме изданного, завораживающих, неповторимых, бесконечно разнообразных миров. Теоретически интересно, что еще выкинет наш великий и ужасный Сорокин, но как-то все меньше. По правде говоря, ничего, кроме самоповторов от него давно не ждешь, хотя когда-то это было, конечно, очень яркое явление. Вот вам еще один писатель, существующий в языке и ради языка, но не могу сказать, чтобы это насквозь пародийное существование мне было так уж интересно.
Герой Вашей повести «Бесконечный праздник», оказавшись в кафе, где собираются глухонемые, завидует им, так как они не могут слышать звучащей там попсовой музыки. А какую музыку слушаете Вы?
В студенческие годы много слушал классики, ходил, хотя и не регулярно, в Консерваторию, позже пережил увлечение оперой, нашедшее отражение в первом романе Темное прошлое человека будущего. Лет с 25 начал осознанно вникать в джаз, и до сих пор он остается для меня главным музыкальным сопровождением жизни. Когда-то увлекался Аквариумом, по-прежнему с радостью хожу на их концерты, когда они приезжают в Зеленоград. Люблю Богушевскую и группу Вежливый отказ, был знаком даже с их лидером Ромой Сусловым.
Каково Ваше отношение к тому, что книг не достать?
Скверное отношение, каким еще оно может быть? Иногда диву даешься, какая дребедень продается в магазинах, а мои книги исчезают, не найдя ни читателя, ни понимающей критики… Хвалебной, особенно в отношении последнего романа, было достаточно, а вот с пониманием, хотя бы с попытками в этом направлении, дело обстоит значительно хуже. Вероятно, беда моих книг в том, что для них нет подходящей рубрики, в которой читатель заранее знал бы, что ему ждать. Так, первые два романа, в общем, детективы – но явно не для любителей обычных детективов. А третий – Перевод с подстрочника — по жанру роман-путешествие, но слишком много в нем поэзии и разговоров о ней… В общем, я мог бы сказать словами моего любимого австрийца Петера Хандке: «По крайней мере, мои книги – для независимых людей». А много ли у нас независимых людей в эпоху соцсетей, равняющих всех на один манер, как никакому телевиденью и не снилось? Заставляющих всех обсуждать одно и то же, спорить об одном и том же… И эта беспрерывная потребность в общении… где уж тут вникать в книги, смысл которых неочевиден, лежит вне навязанной повестки дня и не сводится к одной только рассказанной истории?
–беседовал Виктор Пучков