18+
Удивительно же: в значительной степени, если не в полной, ценнность алехинского круга заключается во всем том, что лежит, по-философски говоря, вне предмета их творчества. Возможно, несправедливо, но этот взгляд проявляет содержание выпущенного в начале марта альбома ночных грузчиков. А он, по-моему, достоин самого детального разговора, потому что это очень большой альбом.
Почему? Прежде всего потому, что его могло не быть, но вот он случился, он есть, а его прослушивание, как проживание — самый близкий любому сюжет, в общем. Он разбегается, как раскаты потревоженной воды. Круги, круги, круги. Вода затянулась уже, а воздух звучит. Удивительно же.
Мы шли, в общем, параллельными дорогами, даже помню момент нашей встречи — нас напечатали в одном литературном журнале. Мою прозу, его стихи, с них начинался Танцуй и думай. “Когда я работал с мужиком Серегой в доставке питьевой воды”, помните наверняка. А после одна эпизодическая встреча с Енотовым, личное знакомство, нечастая переписка с Женей. Думаю, каждый из отзывов на этот альбом начинается чем-то подобным. Ну да, пересечения, далекие или близкие — это свойство искренних вещей, проживать значит отсчитать все эти случайные факторы. Вот и музыка на их тексты примерно так получились, одна встреча, а потом вот альбом. Круги, их несколько.
За десять лет Евгений Алехин и Станислав Михайлов переросли насмешливую эквилибристику по поводу жизненных усобиц в мастеров обобщений, способных разговаривать архетипами. Это редкий дар сегодня. Альбом — стоическое, раннехристианское “утешение философией”, разговор с Отцом. Я сравнил бы его с ритуалом, потому что мне нравится такое сопоставление: жизнь перехватывается идеалом служения, смысл которого неясен до того момента, пока кумирни не наполнят своим запахом ноздри и головы молящихся. Я говорю, мы шли параллельно, и где-то в обозримом пространстве эти ребята не разменивались, не останавливались, не бросали, учились верстать и издавать книги, обрастали ансамблями, друзьями, новыми рифмами. Удивительно.
Мне кажется, этот альбом мог бы записать Дельфин, если бы не стал заниматься дистилляцией и очисткой своих же собственных открытий, и это был бы лучший Дельфин из возможных. Тут нет ничего уничижительного, тем более они сами подхватывают, перефразируя (наверняка несознательно, но тем лучше) последний великий его альбом: я не понял из чего сделано время. У Дельфина время придавливает, убивает, растрачивает; у грузчиков время разъединяет, но не уничтожает, потому что уничтожать нечего, 30 лет как мертвый, помните же. Это важно. Пока вся русская культурная новая искренность билась с осколками хронотопа, хватаясь за все, что касается (сути) времени, эти двое кроют все карты мастью самого высокого достоинства — силой художественной правды, для которой нет разницы между литературой и музыкой, идеологией и верой, молодостью и старостью, отцом и сыном. Нужно быть вместе — этот главный принцип и то самое вне альбома, о котором я говорил в самом начале. И так дельфиновская остановка (см. Ткани, трек №5) становится для ночных грузчиков началом пути, если он есть, конечно, этот путь, если это не иллюзия — прекрасного — движения.
Наши пути были параллельными, вы знаете. Увлеченный филологическими играми, эрудированный обыватель я искал у букинистов Серапионовых братьев Гофмана. Книга, появившаяся на исходе романтической эпохи, рассказывает о друзьях, которых уже ничто не объединяет, но чтобы оставаться вместе, они рассказывают друг другу истории. Спустя сто лет по этому же принципу составит свои Разговоры Леонид Липавский. Альбомы макулатуры и ночных грузчиков построены по этому же принципу. Удивительный мир советского человека, выброшенного из будущего обратно в настоящее, вдруг понимающего, что смерть уже случилась, и надо двигаться дальше. Обязательно вместе, тут без вариантов. В Мифогенной любви каст Пепперштейна мертвый человек вдруг обнаруживает себя в комфортной теплушке, пересекающей бесконечное снежное поле, ему настолько уютно, что не хочется даже шевелиться, а потом он узнает, что мертв. У грузчиков (и поздней макулатуры) эта метафора овеществляется — и становится экспериментом над собой, без компромиссов, как у романтиков. Кажется, они не против таких аналогий.
Я понимаю, что навешиваю альбому собственные интенции, но это свойство любого открытого произведения: сработать механизмом зажигания, форсункой, доставляющей топливо к наэлектризованной искре. Ночные грузчики берутся отрефлексировать выбор. Здесь опять выявляются совсем иные отношения со временем (судит выбор не тот, кто оказался его следствием, а тот, кто его сделал, а, вернее, как-бы-не-сделал) и новый сюжет. В уже упомянутой подборке жениных стихов был и тот, что стал частью финального трека. В возвращении к старым текстам есть какая-то особенная сила, это круги на воде, то ли камень сорвался, то ли завертелась воронка. Три человека — Стас, Саша и Женя — записали очень большой альбом.
–Виктор Пучков