18+

Уди­ви­тель­но же: в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни, если не в пол­ной, ценн­ность але­хин­ско­го кру­га заклю­ча­ет­ся во всем том, что лежит, по-фило­соф­ски гово­ря, вне пред­ме­та их твор­че­ства. Воз­мож­но, неспра­вед­ли­во, но этот взгляд про­яв­ля­ет содер­жа­ние выпу­щен­но­го в нача­ле мар­та аль­бо­ма ноч­ных груз­чи­ков. А он, по-мое­му, досто­ин само­го деталь­но­го раз­го­во­ра, пото­му что это очень боль­шой альбом.

Поче­му? Преж­де все­го пото­му, что его мог­ло не быть, но вот он слу­чил­ся, он есть, а его про­слу­ши­ва­ние, как про­жи­ва­ние — самый близ­кий любо­му сюжет, в общем. Он раз­бе­га­ет­ся, как рас­ка­ты потре­во­жен­ной воды. Кру­ги, кру­ги, кру­ги. Вода затя­ну­лась уже, а воз­дух зву­чит. Уди­ви­тель­но же.

Мы шли, в общем, парал­лель­ны­ми доро­га­ми, даже пом­ню момент нашей встре­чи — нас напе­ча­та­ли в одном лите­ра­тур­ном жур­на­ле. Мою про­зу, его сти­хи, с них начи­нал­ся Тан­цуй и думай. “Когда я рабо­тал с мужи­ком Сере­гой в достав­ке питье­вой воды”, помни­те навер­ня­ка. А после одна эпи­зо­ди­че­ская встре­ча с Ено­то­вым, лич­ное зна­ком­ство, нечастая пере­пис­ка с Женей. Думаю, каж­дый из отзы­вов на этот аль­бом начи­на­ет­ся чем-то подоб­ным. Ну да, пере­се­че­ния, дале­кие или близ­кие — это свой­ство искрен­них вещей, про­жи­вать зна­чит отсчи­тать все эти слу­чай­ные фак­то­ры. Вот и музы­ка на их тек­сты при­мер­но так полу­чи­лись, одна встре­ча, а потом вот аль­бом. Кру­ги, их несколько.

За десять лет Евге­ний Але­хин и Ста­ни­слав Михай­лов пере­рос­ли насмеш­ли­вую экви­либ­ри­сти­ку по пово­ду жиз­нен­ных усо­биц в масте­ров обоб­ще­ний, спо­соб­ных раз­го­ва­ри­вать архе­ти­па­ми. Это ред­кий дар сего­дня. Аль­бом — сто­и­че­ское, ран­не­хри­сти­ан­ское “уте­ше­ние фило­со­фи­ей”, раз­го­вор с Отцом. Я срав­нил бы его с риту­а­лом, пото­му что мне нра­вит­ся такое сопо­став­ле­ние: жизнь пере­хва­ты­ва­ет­ся иде­а­лом слу­же­ния, смысл кото­ро­го неясен до того момен­та, пока кумир­ни не напол­нят сво­им запа­хом нозд­ри и голо­вы моля­щих­ся. Я гово­рю, мы шли парал­лель­но, и где-то в обо­зри­мом про­стран­стве эти ребя­та не раз­ме­ни­ва­лись, не оста­нав­ли­ва­лись, не бро­са­ли, учи­лись вер­стать и изда­вать кни­ги, обрас­та­ли ансам­бля­ми, дру­зья­ми, новы­ми риф­ма­ми. Удивительно.

Мне кажет­ся, этот аль­бом мог бы запи­сать Дель­фин, если бы не стал зани­мать­ся дистил­ля­ци­ей и очист­кой сво­их же соб­ствен­ных откры­тий, и это был бы луч­ший Дель­фин из воз­мож­ных. Тут нет ниче­го уни­чи­жи­тель­но­го, тем более они сами под­хва­ты­ва­ют, пере­фра­зи­руя (навер­ня­ка несо­зна­тель­но, но тем луч­ше) послед­ний вели­кий его аль­бом: я не понял из чего сде­ла­но вре­мя. У Дель­фи­на вре­мя при­дав­ли­ва­ет, уби­ва­ет, рас­тра­чи­ва­ет; у груз­чи­ков вре­мя разъ­еди­ня­ет, но не уни­что­жа­ет, пото­му что уни­что­жать нече­го, 30 лет как мерт­вый, помни­те же. Это важ­но. Пока вся рус­ская куль­тур­ная новая искрен­ность билась с оскол­ка­ми хро­но­то­па, хва­та­ясь за все, что каса­ет­ся (сути) вре­ме­ни, эти двое кро­ют все кар­ты мастью само­го высо­ко­го досто­ин­ства — силой худо­же­ствен­ной прав­ды, для кото­рой нет раз­ни­цы меж­ду лите­ра­ту­рой и музы­кой, идео­ло­ги­ей и верой, моло­до­стью и ста­ро­стью, отцом и сыном. Нуж­но быть вме­сте — этот глав­ный прин­цип и то самое вне аль­бо­ма, о кото­ром я гово­рил в самом нача­ле. И так дель­фи­нов­ская оста­нов­ка (см. Тка­ни, трек №5) ста­но­вит­ся для ноч­ных груз­чи­ков нача­лом пути, если он есть, конеч­но, этот путь, если это не иллю­зия — пре­крас­но­го — движения.

Наши пути были парал­лель­ны­ми, вы зна­е­те. Увле­чен­ный фило­ло­ги­че­ски­ми игра­ми, эру­ди­ро­ван­ный обы­ва­тель я искал у буки­ни­стов Сера­пи­о­но­вых бра­тьев Гоф­ма­на. Кни­га, появив­ша­я­ся на исхо­де роман­ти­че­ской эпо­хи, рас­ска­зы­ва­ет о дру­зьях, кото­рых уже ничто не объ­еди­ня­ет, но что­бы оста­вать­ся вме­сте, они рас­ска­зы­ва­ют друг дру­гу исто­рии. Спу­стя сто лет по это­му же прин­ци­пу соста­вит свои Раз­го­во­ры Лео­нид Липав­ский. Аль­бо­мы маку­ла­ту­ры и ноч­ных груз­чи­ков постро­е­ны по это­му же прин­ци­пу. Уди­ви­тель­ный мир совет­ско­го чело­ве­ка, выбро­шен­но­го из буду­ще­го обрат­но в насто­я­щее, вдруг пони­ма­ю­ще­го, что смерть уже слу­чи­лась, и надо дви­гать­ся даль­ше. Обя­за­тель­но вме­сте, тут без вари­ан­тов. В Мифо­ген­ной люб­ви каст Пеп­пер­штей­на мерт­вый чело­век вдруг обна­ру­жи­ва­ет себя в ком­форт­ной теп­луш­ке, пере­се­ка­ю­щей бес­ко­неч­ное снеж­ное поле, ему настоль­ко уют­но, что не хочет­ся даже шеве­лить­ся, а потом он узна­ет, что мертв. У груз­чи­ков (и позд­ней маку­ла­ту­ры) эта мета­фо­ра ове­ществ­ля­ет­ся — и ста­но­вит­ся экс­пе­ри­мен­том над собой, без ком­про­мис­сов, как у роман­ти­ков. Кажет­ся, они не про­тив таких аналогий.

Я пони­маю, что наве­ши­ваю аль­бо­му соб­ствен­ные интен­ции, но это свой­ство любо­го откры­то­го про­из­ве­де­ния: сра­бо­тать меха­низ­мом зажи­га­ния, фор­сун­кой, достав­ля­ю­щей топ­ли­во к наэлек­три­зо­ван­ной искре. Ноч­ные груз­чи­ки берут­ся отре­флек­си­ро­вать выбор. Здесь опять выяв­ля­ют­ся совсем иные отно­ше­ния со вре­ме­нем (судит выбор не тот, кто ока­зал­ся его след­стви­ем, а тот, кто его сде­лал, а, вер­нее, как-бы-не-сде­лал) и новый сюжет. В уже упо­мя­ну­той под­бор­ке жени­ных сти­хов был и тот, что стал частью финаль­но­го тре­ка. В воз­вра­ще­нии к ста­рым тек­стам есть какая-то осо­бен­ная сила, это кру­ги на воде, то ли камень сорвал­ся, то ли завер­те­лась ворон­ка. Три чело­ве­ка — Стас, Саша и Женя — запи­са­ли очень боль­шой альбом.

–Вик­тор Пучков