А перед этим я думал вот что. Ну вот писа­тель, кого же надо пере­пи­сы­вать в блок­но­ты, что­бы при­ру­чить его стиль, что­бы вытя­нуть­ся перед ним в струн­ку. И вспо­ми­нал так­же. Я тогда толь­ко вер­нул­ся из армии, перед поступ­ле­ни­ем в инсти­тут оста­ва­лось немно­го вре­ме­ни, и я устро­ил­ся помощ­ни­ком масте­ра в Авто­дор. Кру­ти­ли баран­ку, заде­лы­ва­ли дыры (в основ­ном на холод­ную) вос­ста­нав­ли­ва­ли дви­же­ние, в общем. Музы­ки тогда мно­го было, даже боль­ше, чем чер­ных рук. Часто на раз, послу­шал, потом опять новое, выме­нял, сго­нял в выход­ной на Гор­буш­ку, новое, новое, новое, я раб этой при­выч­ки. И я знал, в целом, каким нуж­но быть музы­кан­том. Как писа­ли тогда в жур­на­ле Vodka, есть одно неиз­мен­ное пра­ви­ло (у них это: девуш­ку после кон­цер­та пер­вым выби­ра­ет вока­лист). У меня пра­ви­ло было таким, вока­лист дол­жен играть на гита­ре, нико­гда не дол­жен петь вме­сте с кем-то, ника­ких под­пе­вок, осо­бен­но от жен­щи­ны, тут либо она, либо он. Ника­ких вме­сте. Хоро­шо пом­ню, как раз гитар­ная музы­ка поти­хонь­ку воз­вра­ща­лась. Рус­ская тоже, идео­ло­ги­че­ская, пра­вая, левая. Вче­ра сов­па­ла пого­да, поэто­му и вспом­нил, по лич­ной сво­ей при­выч­ке стал срав­ни­вать музы­ки и лите­ра­ту­ры, стал думать о при­зва­нии, как обычно.

Дилем­ма была про­стой, идти ли на Ясную поля­ну или повер­нуть домой. Я ждал побе­ды Сам­со­но­ва, инте­рес­но было посмот­реть, все-таки кру­то, когда доби­ва­ют­ся, осо­бен­но те, кто, как кро­ко­диль­чик, из одно­го с тобой гнез­да. Вели­ка ли раз­ни­ца, Ногинск или Подольск, 34 или 42? Конеч­но, нет. Сере­га как-то наме­рен­но к это­му шел. Лите­ра­ту­ра как карье­ра, нор­маль­ный исход, без открытий.

Тогда, в моем про­шлом, музы­ка быст­ро сме­ни­лась лите­ра­ту­рой, оги, пиро­ги, билинг­ва, кузь­мин­ский, сего­дня, семе­ляк, Лимо­нов, вднх. Какая музы­ка, если Шил­дс никак не допи­лит аль­бом. Я про­кла­ды­вал доро­ги холод­ным асфаль­том и знал, что писа­тель дол­жен быть сме­лым. При­ро­дой застен­чи­вый, я выби­рал сверх­лю­дей себе в ком­па­ньо­ны. Гор­жусь каж­дым, с кем есть и был. Очень ско­ро меня свер­ну­ли на сад­ки язы­ка, на кусты непо­нят­но­го, рит­мич­но­го, все­го того, что не было и не будет в Бет­хо­вен­ском зале вче­ра, сего­дня, зав­тра. Дру­гая Рос­сия, дру­гая сме­лость. Какой же стиль пере­пи­сать? Отве­та не было, не было и блок­но­та. Я повер­нул домой. Мему­а­ры мои ста­ли писать себя сами.

Начи­нать нуж­но с места, думал я. Место — как битум­ная эмуль­сия, сло­ва — как камен­ная крош­ка и пыль. Ника­кой мыс­ли, как тогда, толь­ко радость рабо­ты, толь­ко пра­виль­ный шаг и выдерж­ка уров­ня, не выше зем­ли. Оче­вид­но, что таким путем идет толь­ко уст­ная речь, а речь — убе­жи­ще раз­го­во­ра. Дей­ствия, кажет­ся, нет, но все-таки есть. Это дви­же­ние не под­чи­не­но замыс­лу, поэто­му тут нет мыс­ли. Оста­лось понять, как это выкру­тить, как зафик­си­ро­вать, нуж­но ли здесь письмо?

Отве­та не было.

В оче­ре­ди пере­до мной, у кас­сы Крош­ки-кар­тош­ки, она ска­за­ла: мне, пожа­луй­ста, клу­бе­нёк.

–В.П., кар­ти­на: John Atkinson Grimshaw