Русский сюжет, мы забыли, они вспомнили — музыка и мысли о ней за половину года

Аудио / Музыка

…во-первых, конечно, каверы. Переигрываются альбомы, эпохи и смыслы, все со всеми. Я не знаю, куда это ведет. Рассказывают, осьминоги в неволе могут поедать собственные конечности. Основной причиной этого явления называют скуку, невозможность преодолевать. Что же, во-первых, каверы, то есть скука. Или же летопись. По мере того, как мы отказываемся от памяти, мировая культура разучивает приемы древнерусской летописи. Это излюбленный мой интерес, вы, думаю, знаете: русский сюжет; мы забыли, они вспомнили. Будучи родиной авангарда, Россия несет в своем брюхе миллионы реликтов, которые еще предстоит открыть. Верю. Странно даже, что в своих проявлениях лучшая наша популярная (не путать с эстрадной) музыка больше всего похожа на реликты. Слитные буквицы летописи.

Во-вторых, тревога. С этим яснее, но все равно не понятно. Хорошо ловится рыбка-бананка. Хорошо прикрытые ноги. Симор Гласс поднимается в номер, ищет пистолет, еще один заученный нами сюжет. Даже в самых устоявшихся формах очень много тревоги. Неуверенности, как будто нет широты движения, даже в экспериментальных записях. Легко все объяснить только лишь пандемией, но я люблю сюжеты. Классно же, Сэлинджер-летописец. О, сюжет! — хочется причмокнуть, как Басов. Уж получше, наверное, книжки о тайных гастролях Битлз в Советском Союзе. Между тревогой и скукой. Между неновым и новым. Совсем.

Читать дальше

Просто промежутки иногда сильнее — музыка для любви и грусти, том 3

Аудио / Блог / Музыка

Я собрал эти треки для брянского радио Добычин ФМ в 2020‑м году. Мне нравится писатель Добычин, который жил, писал письма Чуковскому, потом его разнесли за формализм и он умер. Город Эн, главный его роман-повесть, застрял в промежутке между советским авангардом и поставангардом, а потом почти также умер.

Вообще, промежутки. Про. Меж. Утки. Профессия. Межа — мера. Утки — перелетные гнезда у воды. Я думаю о промежутках. В этот момент мой автомеханик говорит, что штуцеры для прокачки тормозов закисли, не вытащить, заменить жидкость не получится, а ковырять — можно все сломать.

Маркетплейс будущего — это место, которое лишает тебя любого движения. Не нужно будет менять никакой тормозной жидкости, все произойдет моментально, здесь и сейчас, главное, чтобы хватило социальных и бонусных баллов. Никаких промежутков. Я думаю, можно ли мне ехать со старыми тормозами? Я думаю, что дюшановская утопия о благородной лени сбывается. Я выхожу во двор из гаража, в котором висит моя машина, и смотрю на танцы пыли, которую он боготворил.

Проблема в том, что не на каждого находится своя работа. Не хватает работы. Вот как с Добычиным. Угол в брянской общаге, где забыться можно только письмом, пока горит свечка. И миллион писем — дайте работы. Не идеальной работы будущего, в которой посреди глубокой IT-утопии человеку вдруг позволено мечтать и созерцать чистый аквариум, а самой обычной русско-космической работы, в которой смерть — это ошибка. Я набираю пыль в руку. Не было никакого Добычин ФМ, не было никакого 2020-го, не было Брянска. Просто промежутки иногда сильнее. Просто я маленького роста и свет ударил мне прямо в глаза. Я думаю о движении. О всем том, что делает мысли чище. Это тоже работа.

Картина: André Schulze

В этот раз захотелось разговоров — музыка для любви и грусти, том 2

Аудио / Музыка

У каждого есть право на один хороший рассказ. Услышанный, прочитанный или написанный собственной рукой.

Лучше, пожалуй, написать его позже, позже возможного. Потому что так интереснее. Я записал вам вторую кассету для любви и грусти. Первое берётся от возможности, второе — из невозможности, две рельсы, никогда не загнутся друг к другу. У каждого есть право на хороший рассказ. На улицу. На лавку. Право на друга.

В этот раз захотелось разговоров, возможных, но не случившихся или пошедших в неправильный ручеек. Так Лайбах встречает Леннона, Ганс Хольман жмет руку Джиму Моррисону и хлопает по плечу Дельфина, а тот обнимает Эшкрофта и Дона Черри. И тени, тени небесной Африки, БГ и Mas­sive Attack.

Как-то так. Как-то так.

И язык не преграда, язык черней черники, огромная, размером с два моих дома музыка. Я думал о чем-то, но не запомнил. От любви и грусти на руках остаются родинки, водой не смоешь. Это буквы моего рассказа. Одного и на всю жизнь.

Арт: Feli­cia Chiao

Повод говорить о нас с вами — Земфира, новый альбом

Блог / Музыка

Надо высказаться о Земфире. Хороший альбом. Но больше напоминает сборник би-сайдов, впрочем, би-сайдными получаются все ее альбомы после ПММЛ. Поэтому ничего нового, вообще. Забеги на все открытые уже двери сразу с небольшим углублением в Вендетту (которую я не люблю) и в Спасибо (которое я наоборот, люблю). За неимением лучшего это — хороший альбом. Большая глупость говорить о Radio­head (надо вообще расследовать это соотнесение, откуда оно пошло и кто этот ярлык навесил, полагаю, что Е. Белжеларский, но могу ошибаться) в отношении звука, ничего подобного тут нет и близко. Я поставил бы Земфиру рядом с Амандой Палмер с поправками на местный колорит и Виктора Цоя.

Проблема в том, что Земфира никогда и не думала создавать собственный язык, в этом смысле она плоть от плоти российская музыка — мимикрия, все то, что принято называть роком, и немного манер. Формула безотказная. Так Смурфетта стала одной из смурфиков. Примерно, плюс-минус.

Мы пропитаны ностальгическими чувствами, поэтому предпочитаем смотреть мультики, а не новое кино. Точно также мы читаем детские книги, написанные сто лет назад, с радостью ставим наши вхс-сны по третьему кругу; взрослеть трудно, тут приходится выбирать. Понимаю тех, кому понравился этот альбом, но также разделяю недоумение тех, кто разочаровался. Пластинка Земфиры — повод говорить о нас с вами, а тут, как обычно, возникают трудности. Есть ведь еще одна формула: однажды вся российская поп-музыка становится Ларисой Черниковой. Такая вот аналогия. Спасибо.

рисунок: alla-vav­ilov